– Слишком много чести,– Альфонсо запустил ложку в чугунок и, вытащив ложкой комок картошки, начал усердно на него дуть. Когда же ему надоело напрягать щеки, он стал напрягать язык и заговорил:
– Сам я наелся.
– Случайно упал?
– Да. Споткнулся.
Гнилое пузо отправил в рот дымящуюся картофелину, и, громко чавкая, проглотил горячую порцию даже не поморщившись. Ел он всегда как в последний раз: быстро, громко и все подряд, плотно и тщательно набивая щеки, не оставляя во рту ни капельки свободного пространства. И ухитрялся говорить при этом.
– А кто они были?
– Представились проигравшимися в наперсток крестьянами, которым одна дорога – либо самоубийство, либо стать ходоками, заработать денег и отдать долг. Ребята даже не заморочились с легендой; дураку было понятно, что они солдаты, причем солдаты одни из лучших – поскольку очень тупорылые и самоуверенные. На самом деле скорее всего степейцы – говор больно похож на тамошний.
–Ты хочешь сказать, что это шпионы?
– Скорее всего. Видимо не хотели попасться кому либо по дороге, попытались пройти лесом к себе обратно.
Гнилое пузо бросил ложку на стол и, достав с ближайшей полки, висевшей прямо над столом, глиняный кувшин с молоком, начал усердно и очень настойчиво пить, так что кадык его, казалось, не успевал возвращаться обратно. На просьбу Альфонсо оставить ему молока, в кувшине гулко булькнуло – вероятно, это был положительный ответ. Наконец Гнилое пузо оторвал от себя крынку, протянул ее Альфонсо и громко отрыгнул воздух. В лесу, за забором из массивных бревен, раздалась какая то возня, окончившаяся злобным рыком, потом звонким лаем – лиса напала на енота, и, судя по всему, огребла за свою жадную дерзость. Лес жил, и эта жизнь прочно, двумя ногами стояла на смерти.
– Нашел кому травы сбагрить? – спросил Гнилое Пузо.