Ну а папаня – миколог в грибных теплицах, так что может скучать тут, сколько захочет.
Самому мне поскучать особо не дают – бесконечные анализы, тесты, долгие беседы сначала с эсками, потом с пиджаками. В основном заходит моя старая знакомая – Марфа Лионэ. Вертит в руках кубик, смотрит ржавыми глазами то в душу, то в окно. Хотя, по-моему, и тот и другой виды ей не очень-то нравятся. Спрашивает об одном и том же разными словами. Наверное, их так учат. Наверное, она все делает правильно. Но у меня нет настроения разнообразить для нее свои ответы. Я и с первого раза рассказал все, что посчитал важным.
Например, про наномехимер. Насколько я помню, лет семь назад Совет Голосов запретил их создание. Но всегда найдется тот, кого запреты только раззадоривают, и с чьей помощью прогресс в очередной раз выползет из-под пятки осторожности. Чтобы укусить за эту самую пятку.
Получив информацию про наномехов, пиджаки заметно оживились.
В отличие от эскулапов, которые, наоборот, приуныли.
Еще бы. Нейротоксин можно хотя бы попробовать нейтрализовать. А наномехи – это что-то из области фантастики. Тут ищи не ищи лекарство – мантикора лысого найдешь.
Трижды мне устраивают свидание с гармоником. В расчете, видимо, на то, что я проведу ему экскурсию по внутреннему миру с обязательной демонстрацией болевых точек. А он мне в ответ – целительный мур-мур. И я, значит, выхожу из эс-комплекса бодрым солнечным болванчиком.
Но такая метаморфоза не входит в мои планы.
А кроме того… о я-втором нельзя просто поговорить – и забыть. О нем даже с самим собой – невозможно. Поэтому никому из своих собеседников – хоть в халатах, хоть в пиджаках, хоть в модных шелухаях – я всю историю так и не рассказываю. Делаю вид, что не помню.
Но я помню. Память периодически зашвыривает меня под стремительно несущееся серое небо. Под безупречно острую улыбку, которая занимает половину этого неба. Под маленький неторопливый нож.
Но эскулапы об этом не знают. Выгляжу я бодро, анализы у меня почти идеальные, так что держать меня в эс-комплексе они больше не видят смысла. Отец, поквохтав еще немного на прощание, возвращается домой, в Певну. А я, как и положено любой уважающей себя бесчувственной скотине, счастлив, что удалось отвертеться от прощальных посиделок с ним в орфейне.