Пошевелил затекшей спиной и повторил
попытку открыть глаза. На сей раз это удалось. В бесконечной белой
пелене с трудом просматривались бесформенные пятна.
«Наверное, у Витька отмечали или…», –
вялые мысли шевелились с трудом и на ум ничего стоящего больше не
приходило. Точно, у Витька! Эта неугомонная бестия с утра хотела
нажраться, дабы навсегда запомнить последний школьный день. Не
знаю, удалось ли это ему, моя же память меня подвела. Последнее из
записанного – образ пускающей слезу классухи и слова Витька: «ну
что, когда бухаем?»
Я отказался, сославшись на срочные
дела. Кажется… отказался.
- Витек, - просипел я, надеясь, что
горемычный сосед по парте лежит где-нибудь поблизости. Он вообще
любил дремать в местах для сна не подходящих, будь то пол или
поверхность стола, без разницы.
- Витек, - просипел я чуть громче, но
ответом была тишина. То ли спал Витек крепко, то ли далеко. О
третьем варианте думать не хотелось, потому как включал он в себя
отсутствие школьного товарища и присутствие незнакомой
обстановки.
Настойчиво зачесалось правое плечо,
прямо невыносимо, так что я на время забыл обо всем остальном,
потянувшись подбородком к зудящему месту. Голову пронзило такой
болью, что глаза сами собой распахнулись, выцепив из тумана яркое
пятно: единственный источник света в помещение. Зрачкам, наконец,
удалось сфокусироваться и из серой пелены мало-помалу начал
вырисовываться силуэт окна и пейзаж за ним.
Солнце клонилось к краю земли, а
половину неба закрывали кудрявые барашки облаков, столь же
кроваво-красных, как и сам небосвод. Закат был из разряда
красочных, но не он заставлял сердце биться быстрее. Я был в этой
комнате, больше похожей на кабинет или офис фирмы, впервые.
- Добрый вечер, Петр Сергеевич.
Я крутанул головой, резко, так что
хрустнуло в шейном отделе позвонка, а в голове заиграл набат из
больших и малых колоколов.
Напротив сидел человек, мужчина
средних лет со смуглой кожей и коротко стрижеными волосами. Так
одно время любил подстригаться Костик – сосед напротив, пока в
армию не забрали.
- Я попрошу вас освободить свой разум
от страха и недоверия, и внимательно меня выслушать.
Освободить свой разум от страхов и
сомнений. Звучало, как предложение вступить в секту или того хуже.
Память услужливо подкинула массу историй об ушедших в булочную, но
так и не вернувшихся. Некоторых, правда, потом находили: кого на
Северном Кавказе или юге России в статусе полуподвального раба, а
кого бродящим на вокзале, в полной амнезии и прострации. Вот вколют
сейчас неизвестную дрянь, и буду арбузы выращивать за высоким
кирпичным забором под Астраханью. Самозабвенно и радостно до конца
жизни, потому как другую не помню. От таких мыслей по спине
пробежал неприятный холодок.