Дыхание учащается, уходит боль. Это обман. Под кожей крадется холод. По миллиметру онемение подбирается к мозгу. Спазм желудка наступает раньше, побуждая схаркнуть кровь.
Материализуются санитары. Скручивают, выламывают.
– Держите ему голову! – кричит доктор, и стальные кисти сдавливают виски.
Пошли прочь!!!
– Разожмите челюсти! Максим, слышишь? Открой рот!
Уберите от меня свои жилистые, вонючие руки!!!
– Нужно остановить кровь! Тампон!
Бессильно трясу головой. Грубые пальцы впиваются в уголки губ, растягивают до трещин. Сводит лицевой нерв.
Кто дал вам право распоряжаться чужой жизнью?! ЧЕМ ВЫ ЛУЧШЕ? Руки прочь!!!
Как глупо умереть от аспирации. Кровь проникла в гортань, со вздохом ушла дальше, в трахею. Немое кино приходит в движение. Камера, мотор. Тела движутся прерывисто, механически. Доктор колет в шею. Дьявольское пламя полыхнуло, обожгло внутренности. Раскаленные иголочки освежевали ткани. Кровь вскипела, пульсирует под ногтями, чешется в деснах. Свет слепит сквозь закрытые веки. В паху мокро: обмочился. Пытался размять шарниры, подрыгать отсутствующими конечностями. Я бесплотный призрак, грохочущий фантомными цепями.
…В минуты забвения я смотрю сны похожие на старые черно-белые фильмы. Мегабайты стёртой памяти освещают прошлое. Насмешка сознания. Черепная коробка центрифугой взбивает сладкую вату, наполняется прозрачно-белесым нечто. Голоса: женские, мужские, детские. Крики, стоны, слёзы. Если это ад, то худшая из интерпретаций. Или панацея?
Реальность свернулась в ком, обрастая бредом, словно мхом. Кварталы освещены солнцем, а в следующую секунду тонут в сумерках. Толпы людей перемещаются хаотично, не позволяя разглядеть лиц. Скорость растёт, а вокруг мерцают лишь тени. Город призраков тает в тумане.
Бетонные веки поднимаются, чтобы с грохотом схлопнуться. Зрачки крота реагируют болезненно, кровоточат. Ватные конечности – протезы, пальцы – комок червей, подрагивающий, как мясное желе. Нет сильнее пытки, чем быть заложником в собственном теле! Стариком внутри грудного ребёнка. Здравомыслящим паралитиком.
***
Я держал тетрадь невесомо, подушечками пальцев перелистывая пожелтевшие от времени листы. Какофония слов, выпестованная больным мальчишкой, не всколыхнула память. Собственную капсулу времени я видел дважды: в утренних сумерках и сейчас, на кровавом закате. Прочёл трижды, повторяя, как мантру. Заснул, воспроизвёл. Стены с серой побелкой, походящие на грязную изнанку белоснежных вершин мира. Электро щиток, обезображенный сплетением проводов, заменил ребёнку прикроватный мобиль. В голубоватом свете дежурной лампы корявые жгуты принимают образы лошадок, домов, самолета, а чаще, звёзд: всего, что не мог представить трёхмесячный малыш, видевший лишь больничные стены.