На приемном экзамене он поразил всех своими природными данными ударника, но нужны знания, музыкальные знания и элементарная нотная грамотность, о чём Болотаев и понятия не имел.
– К сожалению, вы свободны, молодой человек.
– А можно я лезгинку станцую? – попросил юноша.
Экзаменаторы переглянулись. Самый пожилой грузин кивнул.
– Прямо здесь? – удивилась одна женщина.
– А что, – ответил пожилой преподаватель, – настоящий джигит и на столе станцует.
– А вам нужна в сопровождение музыка? – поинтересовались у абитуриента.
– В моем танце и будет музыка, – почуяв шанс, заносчиво ответил чеченец.
– Ну давай!
И он дал, и так дал, точнее, такое чудо танца выдал, что от его азарта все преподаватели, даже женщины, аплодируя, встали, а Тота в диком экстазе танца ещё умудрился грубые ботинки скинуть, а потом даже на стол вскочить и на цыпочках, как опытный балерон, выдал грациозное па.
– На хореографию! Вот это танец! Вот это танцор! – был единодушный вердикт.
…С тех пор прошло много времени, и много, много раз Болотаев выступал и танцевал и на сцене, и без сцены, и где ему хотелось и моглось, но с тех пор он ни разу не танцевал в ожидании вердикта, и вот это случилось: ведь как сказал Георгий, здесь, в тюрьме, артистов не любят, но человек не может не любить искусство, ведь оно прекрасно, и это артист обязан показать, если он артист настоящий. А Тота считал себя артистом, и даже увидев эту жалкую тюремную сцену, он сразу же загорелся, точнее внутренне закипел, – он очень-очень захотел выступать, играть, хотел уйти в иную реальность и с собою увести всех! Вот это искусство…
И когда он пошёл между тесными рядами, в один миг его сознание переключилось. Ведь все люди – артисты, все пытаются играть и играют. Однако настоящий артист – это прежде всего магия перевоплощения, когда артист в данный момент погружается в образ, представляя, что только это правда и жизнь, и это искусство, а остальное мишура.
Вот так эти десять – двенадцать шагов Тота шел по этому маленькому залу, воочию представляя, что его пригласили на сцену Большого или Метрополитен-опера, о чём он всю жизнь тайно грезил и болел, и вот это чудо свершилось. Грациозно, выпрямив не только плечи, ноги, но и в вечность устремив взгляд, Тота с торжественностью взошел на низенькую сцену. Прежде всего поклонился публике. Потом, по-кошачьи плавно, подошёл к Георгию и так по-сыновьи обнял, будто это его сценический учитель и они расстаются навсегда.