– Кого? Чего? – Потап вздёрнул одну бровь.
– Чего, в смысле, что наделал? Или кого, в смысле, кто Василёк?
– Того и другого. В смысле.
– Уф. Ты посмотри вон туда. – Мужик указал в одну сторону рукой и стопой. – Вишь, кривая сосна, там ещё толстый сучок у неё сбоку, и похож на оттопыренное ухо. А рядышком полянка с брусничником.
– Вижу. Сучок вижу, полянка есть, а брусники не разглядеть. Мелковато будет. Или ты хочешь сказать, что Василёк её всю обобрал? И чего же такого худого он натворил? В смысле. Кушать, небось, хотелось.
– Экий ты слепой, а ведь не так уж много взяли мы с тобой на грудь. Там два чучела сохнут, видишь?
– А. Вижу. Чучела. Хочешь сказать, одно из них – Василёк. Он кто? Лев или овен? В смысле.
– Сам ты овен. Василёк, он приёмыш Сусанны, вдовы юродивого нашего, ну, помнишь, нашла она его в дыре, что у новой горы?
– А. Гора, что за Бородейкой. Угу. Слыхал. Но не видел её и даже не натыкался.
– И мне не попадалась. Это Сусаннина гора. Только она может довести туда. И вывести. Да ладно. А Василёк молодец. Здорово умеет ладить всякие изделия. Поди, и эту инсталляцию выдумал.
– А с чего ты взял, будто Василёк сие сотворил? Где смысл?
– Ты не видел, а я видел. Он тут вдоль ручейка собирал камешки всякие.
– И что?
– Что. Должно быть, для ещё одного изобретения своего.
– А чучела при чём?
– Вот и я тоже думаю… ладно, – собеседник Потапа с чувством ударил слегка грубоватыми кистями рук по коленкам, покрутил стопами навесу, – пошли, а то я уже утомился от твоих смыслов.
Они встали, помогая друг другу, и опасливо, по одному, прошли старинным полусгнившим мостом через Бородейку. Тот из настила имел всего по одной широкой доске вдоль, да и те составляли не ровную линию, а эдакий штрих-пунктир, да вдобавок раскиданный туда-сюда, влево-вправо. Поперечных балок оставалось немного, потому-то доски страшновато прогибались под тяжестью человека, вздымая концы. От перил сохранилось единственное звено с одинокой балясиной навесу, почерневшей от времени, но до сей поры не утратившей первозданного изящества. При ходьбе по мосту, его опоры слегка покачивались, но не до того, чтобы окончательно опрокинуться, и вселяли надежду на устойчивость, по крайней мере, хоть на сей случай. Мужики, пройдя по нему и, очутившись на твёрдой земле, потоптались на месте, как бы испытывая и почву на устойчивость, оглянулись назад, облегчённо вздыхая, и уже с большей уверенностью двинулись по непрерывной линии едва заметной тропы в густой траве.