– Эй, мать, иди принимай бочку!
Петро прогрохотал по двору и поставил большую гулкую жестяную бочку к стене дома. На порог вышла, вытирая руки рушником, полная седеющая женщина. Марийка осмотрела бочку со всех сторон и одобрительно кивнула:
– Отож! Оттащи ее в огород, поставь рядом с теплицей – буду огурцы поливать отстоянной водой.
– И придумала же…
– Не придумала! Говорю тебе – мучнистой росы в этом году у меня не будет. Огурцы не любят воду из-под крана! Зинаида в прошлом лете так делала, ни один огурчик не пропал!
– Поглядим…
Петро работал на шахте всю жизнь. Терриконы и тоннели – вот его ландшафт и пейзаж. Утром жена собирала ему тормозок – четвертинку хлеба, луковицу, крутое яйцо и кусок сала. Тратить время и силы на выход из забоя, чтобы пообедать в столовой, у шахтеров не принято. То ли дело присесть на отвал породы и закусить своим домашним. Главное, чтоб крысы твой тормозок не оприходовали до обеда. Но тут уж у каждого свои приемы, как защититься от грызунов.
Петро не был героем или энтузиастом, не стремился к рекордам, он просто рубил и рубил породу спокойно и упорно, изо дня в день. И неожиданно перевыполнил норму без малого в два раза. Чуть не получил от своих Орден Сутулова – мужики вырезают его из старого рештака* и крепят на спину. Но никто не решился на эту шутку, уж больно силен был Петро, несмотря на свой возраст. Когда кто-то из молодняка заикнулся было об этом, старик посмотрел на него своим тяжелым взглядом, сплюнул и выдохнул:
– Понабирали пингвинов* в шахту. У меня нах прогулов больше, чем у тебя стажа.
Полученную премию он отметил так же, как и каждую получку – пил молча и много, а потом встал и на ровных ногах дошел до дома, упал на койку и тут же отключился на ночь и весь следующий день. Марийка смирилась с таким ежемесячным ритуалом и давно уже не скандалила, тем более что Петро никогда не пропивал больше четверти всех денег, а получал прилично.
– От же бездонная бочка! – приговаривала она, снимая с бесчувственного мужа сапоги и штаны.
Старшая дочь давно не жила с родителями, да и вообще уехала с мужем после окончания Медуниверситета. Любочке было три годика, когда Таня привезла ее к бабушке и дедушке и оставила на целый месяц. Девочка оказалась смешливой и понятливой – никогда не лезла без толку под руки, но зато сразу приходила со старым стетоскопом и целым набором пластиковых шприцев, чтобы «обследовать деду», когда он ложился вечером на диван в большой комнате. Она внимательно слушала ему грудь, качала головой и серьезно говорила: