.
Ответственность князей перед Богом за неправедные действия ждала их прежде всего после смерти в загробном мире. Так, в наказании князьям тверского епископа Семена (XIII в.) приводится ответ полоцкому князю Константину: «тако и князь, давъ волость лиху человеку губити люди, – князь во адъ и тивунъ съ нимъ во адъ»[115]. Однако подобная «отдаленная ответственность являлась плохой сдержкой для эгоистических стремлений людей того времени»[116], и именно поэтому древнерусские книжники поучали князей, что воздаяние за грехи может настигнуть неправедного властителя еще при жизни: «аще бо князи правьди вибываютъ в земли, то многа отдаются согрешенья земли; аще ли зли и лукави бываютъ, то болше зло наводитъ Богъ на землю, понеже то глава есть земли…»[117].
Рассмотренные выше представления о божественном происхождении княжеской власти не только существовали в качестве умозрительной доктрины в литературных произведениях, а имели конкретное практическое применени. Они, без сомнения, разделялись правителями Руси и, по меньшей мере к концу XV в., стали частью официальной идеологии московской государственности. Так, на предложение посла Н. Поппеля о том, что германский император может сделать Ивана III королем, московский князь отвечал: «Мы божиею милостию государи на своей земли изначала, от первых своих прародителей и поставление имеем от бога, как наши прародители, так и мы…»[118].
Конечно, воззрения на природу княжеской власти и возможность ее получения наиболее полно сформулированы именно в посланиях и поучениях священнослужителей. Эти послания адресовали непосредственно князьям и имели практическое применение. Несколько иные сведения о природе княжеской власти можно почерпнуть из летописных памятников. Эти тексты изобилуют в первую очередь фактами и насыщены конкретными деталями, в то время как пространные рассуждения, характерные для посланий и поучений, встречаются в летописях значительно реже. Идеи о божественном происхождении власти, несмотря на религиозную наполненность летописного текста, хотя и находят свое отражение в летописях[119], не получают такого развития, как в посланиях священнослужителей.
Летописные тексты также дают возможность выявить иные представления о природе власти, относящиеся скорее к политической, чем к религиозной сфере. Речь в данном случае идет о двух смежных феноменах, а именно о наследственной передаче власти и принадлежности к правящей династии, т. е. княжескому или царскому роду. Из самых ярких примеров – слова одного из первых русских князей Олега, обращенные к Аскольду и Диру: «Вы неста Князя, ни рода княжа, но азъ есмь роду княжа; вынесоша Игоря: и се есть сынъ Рюриковъ»