– Нет. Они меня на дух не переносят. Петрович их старшому ногу прокусил как-то. Как раз за мальца и вступился.
– Недавно?
– Да не… с год назад.
– Угу. А ты значится здесь уже…?
– Да почитай шестой год будет, в сентябре.
– Я так понимаю, ты сюда не от хорошей жизни пришёл. Может, кто из прошлого?
– Нет. Точно нет. Здесь же все на виду. А неделю назад никто новый не являлся.
– Ладушки. А как насчёт всего остального? Ничего не произошло в те дни… экстраординарного… ну, в смысле, необычного?
– Да я сам над этим уже думал. Но та неделя спокойная была. Ничего такого, с чем можно было бы связать.
– Понятно. А от меня-то ты чего хочешь? Чужак, задающий такие вопросы, вызовет ещё больше подозрений, чем ты, если сам будешь спрашивать.
– Так-то оно так. Об таких глупостях и не прошу. Мне другое надобно.
Иван сделал приглашающий жест рукой: выкладывай, мол.
– Терентьевы где живут, там и слезу свою гонят. Домина у них здоровый: говорят, в старое время жил здесь какой-то помещик. Ну, так вот, как Ермак уезжал – никто не видел. Про Терентьевых стараются не болтать, даже среди своих, дюже они мстительные. Только чую я – там он ещё, в домине ихней. То ли на чердаке заперли, то ли в погреб кинули, по-другому убёг бы давно, он малец шустрый. Я ему всегда говорил: коли что, приходи, мол, выручу… В общем, сунуться я туда не могу – архаровцы там Терентьевские. Пост блюдут, мать иху за ногу. Всё боятся, что тать местная на штурм пойдёт.
– Неужто пара костоломов тебя останавливают? Да ещё с таким напарником! – пес, поняв, что последнее касалось его персоны, уставился на Ивана, словно желая определить степень сарказма в сказанном.
– Тю! Ты что ж, касатик, на слабо нас с Петровичем ловишь? Смотри, Петрович у меня юмор не одобряет, – старик обменялся многозначительным взглядом с псом. – Ну, а коли сурьёзно, то – да, останавливают. Только не они, а их присутствие. Я ж говорил, я здесь тоже пришлый, хоть и шесть годков как. А Терентьевы на своей земле и в своём праве. Если я даже паренька вытащу, то надо будет или уходить в поспешности, или перед сходом как-то оправдываться. А там почти половина свои души гнилые пропила и продала – сам понимаешь, кому.
Меня-то и так, мил человек, не трогают только оттого, что тут живу, – старик постучал ногой по полу, – на отшибе.