Среди всего этого великолепия с выпученными (видимо, от восторга) глазами, сильно увеличенными линзами очков, сидела за стеклянной дверью подозрительная консъержка, похожая на чихуахуа.
– К кому? – неожиданно громко тявкнула она.
– К Лане – вздрогнула Марина, – в 102-ю я, – и пошла через огромный холл, выполненный в готическом стиле, украшенный витражными окнами и черно-белым напольным кафелем. Ей даже почудилось, что где-то в глубине, за лифтом, звучал орган… «Не хватает только свечей и распятия», – подумала Марина и нажала кнопку нужного этажа.
Квартира Ланы разительно отличалась от продуманного и лаконичного интерьера ее загородного дома. Беспорядок, хлам, неуют… Пришлось перешагивать через брошенную одежду, собачьи миски с засохшим кормом, грязные цветочные горшки, гладильную доску… Марина шла осторожно, буквально как Сталкер в одноименном фильме шел по Зоне.
Войдя в «кабинет» (как отрекомендовала комнату Лана), они сели в кресла и голубоглазая хозяйка предложила чаю – из тут же стоящего электрочайника. Марина отказалась и, вспомнив известную встречу Чичикова и Плюшкина, прикусила язык, чтоб не рассмеяться.
– А я выпью. Коньяку, – налила себе Лана. Горло страшно болит. – Ваше здоровье.
Через пять минут перед Мариной сидела уже совершенно другая женщина. Она пьяно бормотала что-то несвязное о покойном муже, называя его то гадом, то богом, плакала, размазывая по щекам тушь, от чего становилась неопрятной и жалкой. Марина не-слушала, не-сочувствовала, не-вникала, но нетерпеливо ждала удобного момента, чтобы попрощаться.
Пару рюмок спустя хозяйку окончательно развезло, она нетвердой походкой дошла до секретера, повернула ключ – и оттуда посыпались, повергнув гостью в ужас, десятки фотографий. «Только не этова!» – прошептала Марина фразочку из детского лексикона своей дочки, но было поздно. Лана плюхнулась на пол и стала размашисто один за другим протягивать ей снимки. Почти на всех – один и тот же человек. Ничего особенного. Среднестатистическое русское лицо. Глаза – умные, добрые. Очень добрые…
Путешествия, охота, пляж, застолье… Вдруг взгляд Марины упал на фотографию совсем иного свойства.
«Боже, зачем снимать похороны?» – мелькнула мысль. Мертвая женщина в гробу странным образом выглядела очень живой, будто спящей. Лицо бескровное, со следами былой красоты. Гример, конечно, постарался с цветом, но благородство черт невозможно подделать. Высокий лоб, тонкий чуть с горбинкой нос, изящные дуги бровей и густые ресницы, окаймляющие плотно закрытые веки. Замечательно красивый рот и узкий подбородок, подвязанный простым белым платком.