. Между другими там был и министр двора П.М. Волконский, передавший царские слова: «Это не прежний Пушкин, это Пушкин раскаявшийся и искренний, мой Пушкин…»
>58 В.Ф. Вяземская слышала ту же фразу из другого источника – от самого Пушкина. По её свидетельству, государь расстался с поэтом со словами: «Ну, теперь ты не прежний Пушкин, а мой Пушкин»
>59. Не подлежит сомнению, что личность поэта произвела огромное впечатление на только что коронованного монарха.
Агенты III Отделения доносили, что известие о прощении царём Пушкина было встречено обществом с радостью: «Все искренне радуются, – писал один из агентов, – великодушной снисходительности императора, которая, без сомнения, будет иметь счастливые последствия для русской литературы»>60. Однако Бенкендорф и его помощники имели свой взгляд на дело. Они воспринимали освобождение поэта от цензуры как опрометчивый шаг. Пушкин был крамольным поэтом, более опасным, чем только что повешенный Рылеев. Тот обладал посредственным литературным талантом и мог оказывать лишь ограниченное влияние на умы.
Итак, на встрече в Чудовом монастыре Пушкин беседовал с монархом главным образом о новой трагедии «Борис Годунов». После беседы он получил уверенность, что ему удастся «тиснуть» пьесу. Но в дело вмешалась тайная полиция. Почта перехватила письмо московского издателя М.П. Погодина к Пушкину относительно передачи в цензуру отрывка из «Бориса Годунова» и возможного запрета публикации в петербургской цензуре. Письмо было датировано 15 ноября 1826 г.>61 Бенкендорф велел начать розыск и обратился к доверенным лицам за разъяснением, кто такой Погодин и каково направление его вновь основанного журнала «Московский вестник». Из Записки, поданной Булгариным в III Отделение, следовало, что Погодин – человек с либеральным душком и таковы же его покровители Пушкин и Вяземский. О Пушкине доносчик отозвался как о человеке, принадлежавшем к мятежникам «не по участию в заговоре, но по одинаковому образу мыслей и дружбы с главными матадорами», т. е. вождями декабристов>62.
Донос дал Бенкендорфу повод для придирок. В письме от 22 ноября шеф жандармов потребовал от Пушкина ответа, почему он читал «Бориса Годунова» в Москве без предварительного на то разрешения и почему он оставил без ответа его первый «отзыв». По поводу «отзыва» (наставления от 30 сентября) Бенкендорф заметил: «Должен, однако же, заключить, что оный к вам дошёл, ибо вы сообщили о нём некоторым особам»