Чтобы не утомлять больше царя государственными делами, перешли к увеселительной части. В соседнем зале были накрыты столы с угощениями, и высокопоставленные гардары и посольство – все, кроме Ягайлы, Шигизмунда и Владимира – отправились пировать. Прибежали слуги, крепкие бородатые мужики, подхватили царские троны (для этого те были оснащены специальными перекладинами), водрузили на плечи и, к восторгу Прокла, понесли богоизбранную чету на торжественный обед. Прокл так обрадовался, что выронил золотой шар, и тот с глухим стуком упал на пол. Один из придворных проворно подобрал величественную игрушку и засеменил за носильщиками. Спокойствию царевны Ирины можно только позавидовать: она сидела так прямо и неподвижно, что, несмотря на все усилия носильщиков, она, казалось, ничуть не раскачивалась на своем высоком троне; самообладание делало ее привидением. Шигизмунд виновато потоптался рядом с начальником, бросая тоскливые взгляды на двери пиршественной залы, откуда уже понеслись звуки музыки и приятные ароматы, и милосердный Ягайла махнул рукой – иди, мол, развлекайся.
Зал совсем опустел. Владимир взял посла под руку и повел куда-то в глубь дворца. Поначалу один роскошный зал следовал за другим; Ягайла здесь никогда не был и не мог не поразиться открывшемуся ему богатству. Ковры с красивыми рисунками, диковинные статуи, оружие, портреты на стенах – посол не знал, на чем остановить взгляд. Во всем этом чувствовалась некая безвкусица, бессмысленное стяжательство, как если бы он попал в пещеру сказочного чудища, веками собиравшего в своем жилище богатства и так и заснувшего прямо на дорогих побрякушках. Апогеем удивительной экскурсии стала полутемная зала, заставленная клетками с редкими птицами. «Точно! Прокл до птиц большой охотник!» – вспомнил Ягайла. Собираясь в поездку, послы подумывали изловить какую-нибудь интересную птичку в подарок новому царю и даже заневолили какого-то воробушка, но пока суд да дело, воробушек сдох. Махнули рукой, подумали, что оно и к лучшему (вдруг Воробьев обидится) и взяли с собой традиционные драгоценности и нарядные шелка.
Дверь в птичью залу была какая-то хитрая: шум и гам, лихая многоголосица обнаружились, только когда Владимир открыл ее. Посол и распорядитель прошли залу насквозь, и у Ягайлы от гвалта чуть не раскололась голова. Птицы голосили все разом, некоторые такими истошными голосами, что Ягайла сразу задумался о душе и о муках вечных. Пара птиц говорила человеческими голосами, но какую-то ахинею: «Бобок! Бобок! Бобок» – или что-то в этом роде.