Она просыпается и понимает, что всего этого нет, что это только сон. Но сон ли?
На следующее утро Айшат попросила Максуда позвать Саида к ним домой на обед. Тем более они подружились. Максуд только обрадовался такой приятной вести.
Из дневниковых записей Саида:
«Мы с Максудом подружились. Он частенько звал меня и нашего двоюродного брата Асхаба к себе домой. Позднее я узнал, что это мать попросила его.
После школы мы шли к нему. Помню, как мать волновалась, – при первой встрече у неё даже голос задрожал. Да и я волновался не меньше, только старался не подавать виду.
Это были какие-то немые встречи, была любовь и теплота, но не было разговора, бесед о важном, о нас. Всё было в мыслях и чувствах, но они не проявлялись. Мы оба чего-то боялись. Боялись произнести, не знаю… Я боялся потерять то малое, что пришло в мою жизнь, и она, может, тоже.
Помню, как вошёл к ней первый раз в дом. Я не знал, что делать, как вести себя. «А, пришли. Устали, проголодались, наверное», – быстро проговорила она. При этом украдкой посмотрела на меня, улыбнулась, но сразу убрала улыбку. Мне показалось, что она хотела обнять меня, но не решилась. На столе было много разной еды: и чуду, и борщ, и пирог к чаю. Вот тогда-то я и заподозрил, что она меня поджидала и потому столько всего приготовила. И это было очень приятно.
После обеда, как только Максуд вышел в ванную, она спросила тихонько:
– Ну, как дела у тебя?
– Всё хорошо.
– Как живётся тебе у папы?
– Нормально.
– Хорошо, – улыбнулась она, – я рада.
Тут вернулся Максуд, и мы начали свою болтовню, потом переключились на игру в денди. Она изредка заглядывала к нам в комнату и молча уходила.
Я во всём помогал и поддерживал Максуда, и порой мне кажется, что в большей части ради матери, а не ради него самого. Какие это были времена? Мы с ним дурачились, как могли. Помню, однажды это дурачество чуть не привело к трагедии.
– А у меня дома ружьё есть отцовское, – похвастался Максуд. – Хочешь посмотреть? – с довольной улыбкой произнёс он, видя мою заинтересованность.
– Ну, покажи, – полюбопытствовал я.
Мы быстренько вошли в дом. Я тогда учился в десятом классе, а Максуд, по-моему, в пятом. В потрёпанной временем плотной ткани лежал самодельный револьвер с крутящимся барабаном. Максуд бережно и неторопливо разворачивал тряпку, наконец, достал пистолет, прищурился и, направив его в сторону, произнёс: «Пиф-паф!»