Перед глазами встает такая картинка.
– А что, разве он еще жив? – спрашивает самый старший и самый ленивый из приставленных ко мне небесных опекунов, нехотя отряхивая с крыльев пыль.
– А что ему сделается? – чихает в ответ самый молодой. – Валяется себе на диване в драных носках и в ус не дует. А ты тут из-за него напрягайся.
На что средний – добряк-флегматик со вздохом замечает:
–Да ладно, братцы, поимейте совесть. Не так уж много хлопот у нас было с этим беднягой. Можно сказать, совсем никаких. Лежал себе на диване, нас не беспокоил…
– Вот и лежал бы себе дальше, – ворчит старший брюзга, продолжая возиться с изрядно поношенной униформой из перьев.
– Вот именно! – с готовностью подхватывает молодой. – Он же все равно безнадежный, сколько не возись! Вспомните, ведь были же у него шансы? – Были! А он что сделал? – Все до одного профукал!
– Ну да, он, конечно, не боец, чего уж там скрывать. – снова вступает в разговор мой заступник средний, – Но, с другой стороны, будем честны, братцы. Как ни крути, а тут и наша вина имеется. Мы-то с вами, где были, пока он катился по наклонной? Его надо было поддерживать, вселять в него уверенность в собственных силах, да просто тормошить, в конце концов! А мы расслабились, утратили бдительность, пустили все на самотек…
И в этот момент я понял, что мне эта живая картинка напоминает. Профсоюзное собрание в советской конторе средней руки. Ведь мне, как и большинству современных неудачников, посчастливилось не только застать, эту уходящую натуру, но и присутствовать при ее последних судорогах. В тот период я прозябал в институте информации, где жизнь протекала тихо и неспешно, как помои в сточной канаве. До тех пор, пока в глубине не скапливались разрушительные газы и скромное, ни на что не претендующее вместилище нечистот не превращалось в бурную, не знающую преград ниагару.
Как это было в тот раз, когда один из сотрудников, заслуженных и обласканных в меру возможностей нашей сточной канавы, стал оформлять документы для выезда на историческую родину, в апельсиновый Израиль. Именно для того, чтобы предать его коллективной анафеме, и созвали расширенное профсоюзное собрание. На повестке дня стояли два вопроса: отступника и мой (меня подгребли до кучи, а может, «для разогрева», как местных полусамодеятельных лабухов перед выступлением заезжей рок-звезды). Начали, естественно, с меня.