История этой книги началась с женщины, и это не я. Она началась с Марии, матери Иисуса, жены Иосифа, первой женщины, которую я представляла как небожительницу. В методистской церкви Глендейла, где я провела детство, куполообразный свод, покрытый коричневой краской, достигал высоты двухэтажного здания, а в нишах у окон, в которые проникало солнце, иногда можно было разглядеть умиротворенное лицо Марии, первой божественной женщины, известной мне.
Я жила на Ореховой улице в Эверетте, штат Массачусетс, недалеко от этой каменной церкви с блестящими медными трубками органа за кафедрой. По понедельникам я посещала собрания брауни (которых потом называли герл-скаутами) в помещении внизу; в другие дни я (плохо) играла в баскетбол в спортивном зале; иногда проскальзывала в капеллу и сидела там часами под изображенным в натуральную величину портретом Иисуса, стоящего на коленях в Гефсиманском саду. Глядя на него, я представляла, что он может слышать, что я думаю, сидя рядом. Однако я никогда не размышляла о мыслях Марии; она была спокойной и умиротворенной, но мне не приходило в голову говорить с ней. Иисус был главным, и, судя по тому портрету, он был красивым, любящим и сострадающим. Проводя исследования для этой книги, я обнаружила, что не одна любила Марию. Энн Ламотт пишет в своей работе под названием «План Б: Дальнейшие размышления о вере», что Мария – это женское лицо божественной любви[1]. Многие женщины, с которыми я говорила, работая над книгой, согласились с утверждением Ламотт.