– Да, она самая. Планирую на днях сдать ее редактору.
Маришка недовольно качает головой.
– Все же ты самая отчаянная из всех моих знакомых.
Пожимаю плечами.
– Я ведь не под своим именем пишу, для всех я Данила Назаров.
– Тоже мне! Думаешь, одна такая умная? Неужели веришь, что объекты твоих расследований не смогут добраться до тебя?
– Нет. Ну что они мне сделают? Подбросят наркотики?
– Это уже не актуально, дорогая. Выкинут в Москву–реку, и ищи потом рыжую девочку на берегу.
Марина была права: я рисковала. Постоянно ходила по краю, в надежде, что в какой–то момент вновь почувствую тягу к жизни, и даже то, что меня могут убить, меня не пугало. Время от времени мне в редакцию приходили угрозы от анонима, но я не воспринимала их всерьез, подозревая, что какой–то не очень здоровый индивид так развлекается.
Тем не менее, мои журналистские расследования с каждым разом становились все острее, а их объекты – опаснее; я словно прощупывала почву, ходя по грани.
– Кстати, вернемся к нашим баранам: я слышала, что Самгин–младший…
Я тут же останавливаю подругу, поднимая вверх руку, давая понять, что не хочу ничего слышать. Она понятия не имела о том, почему для статьи мною в качестве жертвы выбран Анатолий Самгин, и уж тем более о моих отношениях с его сыном ей было не известно.
Знала, что Клим не появлялся в России порядка десяти лет. Одергивала себя каждый раз, когда мне вдруг попадалась информация о нем, не желая ничего читать: это был бы чистый мазохизм – наблюдать за ним издалека, следить за его отношениями, за тем, как он меняется с годами. Это бы добило меня окончательно. Я была мертва для него, и мне ничего не оставалось, как похоронить его для себя.
Странно было спускаться с трапа на землю, по которой не ступал десять лет. Страна другая, этот город другой, да и я уже не такой, как прежде. За окном мелькают лощеные улицы, модно одетые молодые люди, любопытные туристы и нескончаемые «пробки» буднего дня. Один мимолетный взгляд в окно автомобиля, чтобы вновь вернуть его к изучению документов на лэптопе.
У меня остались должники в этой стране, и я хотел забрать то, что должно принадлежать мне. И больше других мне задолжал мой отец. Он еще не знает, кто стоит за его падением, кто выкупил все его крупные и интересные задолженности; за мной всегда стояли мои поверенные в России для такого рода сделок.