– Денежные средства будут переведены на ваш счет сегодня в рублях, в сумме, эквивалентной той, что указана в договоре, – деловым тоном поясняет мне юрист. –Назначение платежа указано не будет, поэтому, если вам будет прощен долг, оснований для взыскания не будет, но при этом платежное поручение будет для Анатолия Борисовича достаточным основанием для возврата вами займа при нарушении достигнутых договоренностей.
Его слова перемешались в моей голове в кашу.
– Но если мы уничтожим договор, что тогда? – Я смотрю на юриста с надеждой, что он хотя бы что–то мне объяснит.
Они переглядываются между собой, и, получив согласие на ответ, юрист разъясняет:
– Если договор будет уничтожен, то мы новируем обязательство в дар.
Хватаюсь за голову, окончательно запутываясь. По черепной коробке будто муравьи ползают от того, как я сильно напрягаю серое вещество в мозгу.
– Объясни девочке человеческим языком, – разрешает Самгин, и в его голосе слышится раздражение.
– Вам простят долг, это возможно. При отсутствии договора займа обязательство будет квалифицировано как дарение.
На этом Анатолий Борисович попрощался со мной, сообщив мне время и место встречи в банке, и оставил наедине с Максимом. Я смотрела на парня, и до меня начало доходить.
– Ты все это время доносил на Клима его отцу?
Моя догадка явно задела Максима за живое, лицо его исказилось злой гримасой, и от того парня, которого я когда–то встретила в квартире Клима, ни осталось и следа.
– И чем же я хуже, чем ты? Тебе нужны деньги, и мне нужны деньги.
Действительно. Я закрыла лицо руками, думая о том, что делаю с Климом, что в его жизни не осталось близких людей, которые бы его не предали и не продали. Сейчас я поняла, что никого и никогда я так сильно не ненавидела, как саму себя.
Максим стал рассказывать, что его семья последнее время претерпевает финансовые трудности, и тут появляется добрый самаритянин в лице Анатолия Борисовича и предлагает за определенную информацию о собственном отпрыске решить все его проблемы. Вроде, ничего такого: подумаешь, рассказывать отцу о сыне. Подозреваю, что Максим поначалу именно так успокаивал свою совесть. Но, должно быть, с каждым доносом приходило понимание, что все, что он передает отцу лучшего друга, играет сильно против последнего.
Примеряя этот поступок на себя, я почти физически ощущала, как его гложет чувство вины, но он не признается в этом, и от угрызений совести, с которыми, в силу своей слабости, он не способен справиться, из него вылезает наружу все плохое, что в нем было.