– Алексия? Все в порядке?
Услышав свое имя, она сползла ниже по стене. И подняла на меня глаза. На ее лице застыло скорбное выражение. Выглядела она жалко, и, должна признаться, у меня не было никакого желания подходить к ней.
Я попыталась улыбнуться и махнула ей рукой:
– Пойдем, Алексия, учитель ждет.
Она потрясла головой.
– Я не виновата, – прошептала она. – Я не хотела приходить, они меня заставили.
Я подумала о ее родителях. Они никогда не давали ей спуску. Наверное, она плохо себя чувствует, у нее месячные или что-то в этом роде.
Я протянула ей руку:
– Алексия, все будет хорошо, не переживай. Вот увидишь: войдешь в воду, и станет легче.
Она снова помотала головой:
– Нет, я не хочу. Не хочу.
– Но, Алексия…
У нее на глазах выступили слезы.
– Я не могу!
– Ладно.
Я сделала глубокий вдох и подошла к ней. От запаха в кабинке меня чуть не вывернуло.
– Хорошо. Пойдем скажем учителю, что ты не можешь заниматься.
Она шмыгнула носом.
– Хорошо?
В конце концов она кивнула.
– Пойдем.
Я медленно попятилась, словно старалась не спугнуть настороженного зверя, и Алексия пошла за мной. Я тогда не придала значения бритве, которая валялась на полу. Небольшой одноразовый станок. Но я так спешила выйти из кабинки, что это показалось мне неважным.
Парни у бассейна перестали кричать, и я слышала, как физрук читает им нотации.
Не сводя с Алексии взгляда, я направилась в сторону двери. Она, кажется, немного успокоилась, но полотенце с себя не снимала и повторяла шепотом:
– Я не виновата, я не виновата.
Мы вышли из раздевалки. На нас смотрели все: девушки, парни, учитель. Я покраснела и не знала, куда деться. Как будто… не знаю, как будто в том, что я так близко подошла к Алексии, было что-то постыдное.
Я направилась к учителю, чтобы объяснить ему, что Алексия не может плавать, хоть я и не знала почему.
В этот момент у меня за спиной раздался пронзительный крик.
Потом наступила тишина.
Гробовая.
Я обернулась.
Кто-то стянул с Алексии красное полотенце, в которое она куталась. Теперь оно лежало у ее ног, напоминая алую лужу. Алексия стояла в кругу остальных девушек. И все молчали. Все разглядывали ее тело. Тело, покрытое шерстью. Черной гладкой шерстью, которой были усеяны ее торс, плечи и бедра. Это был почти мех. Мех животного. А там, где Алексия провела бритвой, виднелись отвратительные полоски голой кожи. Кожи, которую будто содрали с животного. Это… это была страшная, непостижимая нелепость.