– Конечно, можно. И тебе не обязательно искать жильё – в этом доме хватит места нам двоим. Ты можешь жить здесь сколько угодно времени. Для меня это будет приятно. Этому дому не хватает женской руки, а мне – человеческого тепла…
Девушка отвела взгляд.
– Я не хочу прятаться. И не хочу быть приживалкой. Мне надо будет найти жильё. Что-то небольшое. Пока ответ из Академии не придёт. Если они примут меня на работу, то я смогу арендовать комнату в замке…
Дрейк задумчиво на неё посмотрел. Партия шла, как по нотам.
– Ты ведь понимаешь, что Марина доберётся до тебя даже там?
Девушка тяжело вздохнула, и, выпутавшись из его объятий, отошла в сторону, к креслу с высокой спинкой.
– Я думаю обратиться к Кортэрам. Может, они помогут…
– А почему не к Морелям? – Дрейк, усмехаясь, оперся локтями на спинку второго кресла.
– Ты и так слишком много для меня сделал.
– Ты слишком мало мне позволила сделать. Я мог больше. Но мне надо сообщить тебе кое-что неприятное…
Эстия напряжённо вскинула на него глаза.
– Я женат.
***
Земля в очередной раз за день ушла у неё из-под ног. Вот только теперь – окончательно.
Надо было что-то сказать, а она как будто забыла, как это делается. Губы не слушались. Ватное тело не ощущалось и не было управляемым.
Последняя её опора в этом человеке сейчас рушилась. Теперь она оставалась одна перед лицом своей жизни – настоящей, не выдуманной. Той самой жизни, где отец отрёкся, где Марина Кадини уже, наверняка, накладывает последние штрихи на куклу вуду с волосами Эстии, где Дрейк обзавёлся спутницей жизни, где злая Луна и горькое зелье.
Дрейк с кривой усмешкой смотрел на неё, а она никак не могла восстановить маску на лице. Унизительно – сидеть вот так, перед ним, онемевшей, похолодевшей. Но сделать Эстия ничего не могла.
Мир рассыпался в пыль.
А Морель почему-то уже сидел на корточках перед её креслом. В его горячих ладонях утонули её холодные кисти.
– Этот брак – недобровольный. Мне очень жаль. Я многое бы отдал, чтобы всё было иначе, по согласию. Но у меня не было выбора. Прости.
Девушка молча кивнула. Дар речи исчез, пропал, растворился.
– Контракт с твоим отцом не давал мне за тобой ухаживать, не давал просить твоей руки. Мне приходилось довольствоваться лишь обычным для мужчин моей семьи нормальным отношением к тебе. Заботиться, не ухаживая. А ведь хотелось большего. Я мог ухаживать долго, трепетно, терпеливо. И предложение я хотел сделать красиво, – он грустно усмехался. – Дать тебе побыть моей девушкой, постепенно завоёвывая твоё сердце. Но мне такой роскоши твой отец не дал, увы. Мне так жаль, мне меньше всего хотелось бы причинять тебе боль, а я раз за разом это делаю. Эстия… – он сжал её руки. – Эстия…