За последней избой почти сразу же начинались заросли ивняка – Раманье, а чуть дальше Иван-болото, с зарослями сизой ежевики. Колючие ветки гнулись под тяжестью крупных черно-синих ягод. Ведрами таскала их домой. От ягод губы и язык становились синими, зубы сводило от оскомины, но дома продолжали ненасытно таскать ягоду уже из большого плетёного лукошка.
Мать сушила её под навесом, укрывая чистой холстиной от мух. Зимой перетирали её на кисель, поили детей от живота.
По первому заморозку шли за калиной. Клонили ветки, срывая алые спелые кисти, вязали пучками, чтобы потом, повесив на шею, нести домой. Развешивали её на чердаке, а зимой, когда заносили подмерзшие кисти в тепло, калина пылала алым огнем с белым налетом морозца, но, оттаяв, становилась мятая, обвислая. Дети ели, пока она не оттаяла, хватая мёрзлую ягоду крепкими зубами.
Надя любила, когда бабушка варила солодуху. Она томила в печи в огромном чугунке калину и ржаную муку до густоты сметаны. Настоянное варево давали ослабевшему от болезней и хвори. Лекарство отменное и очень вкусное.
…Ворота во двор нараспашку. Пропустив Надюшу, дед закрыл их. Снял со спины вязанку, пристроил её рядом с крыльцом. Нераспряженные кони заржали, переминаясь с ноги на ногу.
– Дело и вправду серьёзное. Надюша, в избе посмотри, а я конями займусь. Да квасу мне принеси, во рту пересохло. Иди, иди- подтолкнул он, видя её нерешительность.
Надя приоткрыла дверь в сени. После яркого солнечного света на миг ослепла. Половица под ней скрипнула, она испуганно затихла. Обвыкнув в темноте, приложила ухо к двери…
В избе никого не было, лишь недавно купленные ходики, гордость отца, нарушали тишину тиканьем.
Она испуганно кинулась в горницу, споткнувшись о порог. Огляделась. Рванула полог кровати.
Отец лежал поперёк кровати в хромовых сапогах, на спине, раскинув руки. Голова неестественно повернута в сторону, и, если бы не храп, можно подумать – не дышит.
Надя подняла упавшую скамеечку, села, уронив руки. Глаза наполнились слезами, и они тихо потекли по побледневшим щекам.
– Ну, как там?
Дед Тишка управился с конями, замотал вокруг столба яслей вожжи. Лошади с хрустом грызли ячмень.
– Лежит, как бревно. Матери с Олей нету, может, у Матрёны?
– Придут, куда деваться. Квасу принесла?
– Вот ведь бестолковая!