Господь допил виски и, опасаясь, будто их может кто-то услышать на ухо прошептал Гурану:
– Да вы меня и упекли туда. А ещё был третий основатель заговора, по фамилии Зырянов, – знаменитый коммунист в нашем тресте. Правда, о нём я узнал перед его смертью. Он соизволил на берегу моря мне покаяться. Помнишь день медика. Я ему поверил, хоть он был под градусом, но слёзы у него были настоящие.
– Нашёл, кого слушать, у человека сильный психоз был на почве алкоголизма, поэтому я его и проводил на отдых. И к тому же Анатолий Михайлович был человек почтенного возраста.
– Да я знаю, вы с ним одного возраста.
– Но ты же не путай, – покосился Гуран на своего друга и подчинённого. – Я же не могу из своей личной компании отправить сам себя на пенсию. В этой ситуации, я вечен, пойми это.
– Я это понял, находясь в камере. Мне эта мысль не давала покоя долгое время. И только благодаря аргументам моей покойной жены Надежды, я закопал свои подозрения. Она не верила в коварство своих кумовьёв. И тогда у меня наступило полное бездумье на плохой этап моей жизни. Ко мне возвратились счастливые денёчки!
– И что же случилось, что ты опять на меня волну обвинения гонишь Гера?
Господь машинально погладил пальцем небольшой шрам над правой бровью и тут же отдёрнул руку.
– В тюрьме я отгонял всячески твою вину. Хотя один прекрасный человек из прошлого, ясно мне истолковал, что моё пленение, это твоих рук дело.
– Конечно! – воскликнул шеф. – Ну, поделись богатым воображением тюремного друга.
– Это очень долго, да и не понять тебе его талантливой тюремной философии. Главное он был прав! А вот кого я увидел на кладбище у могилки прокурора Червякова в эту пасху, это был гром среди ясного неба.
– И кто там предстал пред твоими очами? – перебил Господа Гуран.
Петухов посмотрел на лицо своего шефа. Оно было спокойным и не выдавало никакого интереса. «Значит, ему Евгения Васильевна рассказала об их встрече» – подумал Господь и приступил выкладывать свои претензии:
– Твоя Женечка с прискорбным лицом сидели у его надгробья. Этот визит к одру Червякова, наталкивает меня на горькую историческую мысль давно минувших дней. За свободу я тебе отдал все свои акции. Жалею, опрометчиво я поступил. За восемь месяцев в следственном изоляторе, я тщательно обдумал своё положение. Я требовал у Червякова в письменном виде, чтобы следствие провело глубокий анализ моего уголовного дела. Так как в нём было много юридических ошибок. Писал ему, что суд меня в любом случае оправдает. И что я в хищениях участия не принимал, потому что их не было в моём управлении. Просил, чтобы сняли с меня все обвинения и изменили меру пресечения. Червяков закрыл моё дело. Но это случилось через несколько для меня мучительных месяцев неволи, а не после моей жалобы. И после того, как мои активы стали твоими, ты и голоса не подал для восстановления моего нервного состояния. Я с самого начала был уверен в себе, зная, что не существовало в природе никакого хищения.