Он с неё сорвался и мордой об забор,
А потом свалился на соседский двор.
Тут ему досталось, кое-как удрал,
Задницу в лохмотья пёс ему порвал.
Асыки не трогай – батька отберёт.
В лянгу поиграешь – спрячешь под порог.
Слушайся бабуську, а иначе я
Буду Дед Мороза делать из тебя.
…
Годы пролетели, словно день прошёл.
Вырос уже хлопчик, вырос и щегол.
Дети, внуки ходят… С ними за столом
Братья вспоминают родительский свой дом:
Улицу Гончарную, домик за углом,
Большой куст сирени прямо под окном,
Узкую веранду, бабуську на крыльце,
Добрую улыбку на её лице…
_______________________________
Примечание: Делать Деда Мороза – насильно окунать лицом в манную кашу.
Взрослые говорили, что я рос любознательным малым. По их рассказам моей фантазии не было предела. Бывало, заберусь на стул возле окна и, глядя на улицу, что-то бормочу, ахаю, восклицаю. Взрослые подойдут, посмотрят, ничего не увидят, покачают головой и отходят. Что я видел в окне – в памяти не сохранилось. Но один сон, который я увидел года в четыре, врезался мне в память на всю жизнь своей удивительной необычностью. Приснилось мне, что я, играя в саду, вдруг услышал за дувалом у тёти Нюры чьи-то писклявые голоса. Я осторожно подошёл к дувалу, встал на цыпочки и с любопытством выглянул. Картина, которую я увидел, просто поразила меня. Сначала каким-то посторонним взором чуть сверху и со стороны я увидел своё большое лицо, с любопытством выглядывающее из-за дувала. Затем плоскость картины сменилась, и я уже отчётливо увидел, что никакого сада за дувалом нет. Прямо передо мной простиралась, уходя вдаль, небольшая узкая улочка, с обеих сторон которой, словно шатром, смыкались пышные кроны деревьев. Вот только деревья были крошечные, не выше моего колена. И улочка крошечная, и дом крошечный, похожий на барак с тремя отдельными входами, каждый с крохотным крыльцом и крохотными оконцами. Возле дома на верёвке колыхалось от ветра развешенное крошечное бельё. Тут же толпились крохотные люди – взрослые и дети – ростом не больше указательного пальца, но не худые, а плотного телосложения. Мужчины носили шляпы. У всех людишек, даже у детей, были широкие и крупные носы, занимающие примерно пол лица. Дети, как и положено, резвились и играли. Взрослые оживлённо что-то обсуждали. Голоса были писклявые, слов не разобрать. Вдруг подъехал крошечный грузовик, похожий на хлебный фургон, и затормозил возле людей, обдав их облаком пыли. Все загалдели ещё сильнее. Водитель вышел из машины, открыл боковую дверь фургона и стал доставать ящики с бутылками молока. Люди разбирали молоко и уносили к себе домой. Я обратил внимание, что никто не предлагал водителю денег. Вскоре грузовик развернулся и уехал, оставив после себя медленно оседающее облако пыли. Улочка опустела. Все эти разворачивающиеся события я видел каким-то двойным зрением. Одно – это моими собственными глазами и второе – взглядом кого-то откуда-то чуть сверху и сбоку, так что одновременно были видны и крохотная улочка с её жителями и грузовиком, и большой, по сравнению с улочкой, глинобитный дувал с большим удивлённым лицом четырёхлетнего мальчика над этим дувалом. Когда я попытался рассказать этот сон взрослым, мне никто не поверил, считая меня большим фантазёром и выдумщиком. Потом, много лет спустя, когда по телевизору стали показывать мультфильмы про мумитролей, я понял, что именно их я ясно видел в своём удивительном детском сне. Но тогда в 1946 году, во времена керосиновых ламп и гужевого транспорта – волов, лошадей, ишаков – не было телевидения в Алма-Ате.