– Ха-ха! Хэльвард, ты чаво с дочкой ворожеи нашей наделал. Поломалась чот.
Пышные ресницы парня опустились, вновь открывая мягкий взор, который он не отрывал от Илвы. А после перевел его на свою боевую подругу.
– Киа, ты сейчас дошутишься, ворожея тебя скорчит.
Киа поперхнулась смехом и закашлялась, на что Хэльвард лишь улыбнулся, вновь переводя колдовской взгляд на Илву.
– Дочь ворожеи нашей почтенной, значит?
Его голос был бархатным и глубоким, словно только что собранный мед, перетекающий в бочку. Девушка поняла, что смотреть на него сплошная мука, и, не выдержав более, рванула в сторону дома.
Она не смогла объяснить что с ней даже Симоне. Та лишь покачала головой в безнадёжных попытках выяснить столь внезапное возращение девочки в дом. Словно взмыленная лошадь, тяжело дыша, перепрыгнула она порог дома и улеглась на шкуры, отвернувшись даже от солнечных лучей, да так и проспала до самого утра.
***
На следующее утро девушка почувствовала себя разбитой, но всё-таки собралась и отправилась в поле. Она до сих пор не могла понять, что произошло с ее телом и духом, но твердо решила держаться подальше от этого мужчины. Благо его нигде не было.
Проделав тот же ритуал, что был начат вчера, она, наконец, добралась до пресловутого лука. Медленно выдохнув, выравнивая дыхание, Илва крепко сжала в левой руке дугу из ясеня, доходившую ей почти до колена, второй рукой оттянула тетиву длинной стрелой. Маленькие перышки на конце стрелы щекотали пальцы, это сильно отвлекало. Стараясь быть честной с собой, и понимая, что на самом деле все что угодно будет отвлекать от не любимого дела, девушка сникла.
Она чётко видела мишень перед собой, и в момент, когда казалось, что точно попадет, отпустила нить, сплетенную из человеческих волос*14. Стрела мгновенно рассекла воздух острым носом и попала ближе к краю щита. Ни на что не надеясь, выпускала стрелу за стрелой, и так ни разу не попав в нужный круг заметила, что весь колчан мигом опустел.
Возвращаясь домой ближе к вечеру, уставшая и измождённая, она бранила себя за то, что никак не может покорить свое же народное орудие, и каждую свободную минуту в ее сознании возникал образ синеглазого парня, за что ругала она себя пуще прежнего.
Симона наблюдала за Илвой в перерывах между домашними делами и прихожанами, не по себе становилось от вида расстроенной дочери. Невдомёк ей было, почему так болит сердце материнское, хотя кровушку чуждую по телу качает.