Трансформация. Книга первая. Скольжение, или Хронотоп - страница 35

Шрифт
Интервал


– Описать? Смогу. Это идеальный человек.

– Вот, вот. Тогда скажи, может ли быть идеальный человек патриотом?

– Разумеется.

– Возникает парадокс, идеальный человек считает одного хорошего человека лучше другого столь же хорошего человека по той лишь причине, что первый живёт к нему ближе, чем второй. Или потому, что язык первого ему понятней, чем язык второго. Ну и так далее. А во время войны он убьёт другого такого же правильного, честного и гуманного лишь потому, что на нём другая форма? Ты меня понимаешь?

– В принципе, да. Но коньяк закончился. Без второй бутылки мы не разберёмся.

– Валера, не увиливай. Отвечай, кто настоящий интеллигент – патриот или космополит?

– Знаю одно, мы с тобой не идеальны, потому что пьём и ругаемся матом. Следовательно, мы – не интеллигенты.

– Врёшь, дружище. Мы не безупречны, но мы способны к рефлексии, а, следовательно, мы – интеллигенты. Я пошёл в магазин.


Заканчивалась вторая бутылка, но друзья так и не пришли к единой позиции по русской интеллигенции.

– Ну, ты, Боря, насмешил всех сегодня. Евреи – носители советской культуры! Однако что-то в этом есть.

– Конечно. Тебе не приходило в голову, что русским интеллигентом может быть исключительно еврей? Смотри. Образ интеллигента в наших головах создан книгами, кино, театром, телевидением. А ты прекрасно знаешь, что ни одного чисто русского среди творческих людей нет. Следовательно, тот русский интеллигент, которого мы знаем, или, вернее, себе представляем – еврей.

– Молодец, Боря. Великолепное логическое построение. Но скажи, а как быть с нами, с тобой, со мной, с Сашкой Безбожным, в конце концов? В нас нет ни капли еврейской крови.

– Дружище! Все диссиденты – евреи. Следовательно, они русские интеллигенты. Ты можешь поверить, что диссиденты признают нас с тобой равными себе? То-то. Впрочем, ты и сам недавно говорил, что мы пьём и ругаемся матом. Значит, мы – плебеи. Ну, а плебеи у нас являются самым передовым классом. Круг замкнулся…

Орлов и Грач любили такое непринуждённое общение, когда можно было расслабиться и говорить на абсолютно любую тему. Оппоненты стремились не переспорить друг друга, а спровоцировать на более оригинальное и глубокое суждение. Ни с кем, даже с Безбожным, Борис не испытывал желания говорить так часами. Это был редкий вариант духовного родства.