– Упертый идиот, – повторяет Робби и гладит меня по голове как маленькую. – Ничего, перемелется, мука будет. Он мне в последнее время вулкан потухший напоминает. Но вроде как потух, а оно ж дымится над головушкой, дымится. Значит, бурлит внутри лава, и как прорвет однажды, не будешь знать, куда спрятаться!
Вот откуда он такие слова находит, что слезы сами собой высыхают? Робби поднимает меня за подбородок и начинает тихонько петь:
А не спеши ты нас хоронить,
А у нас еще здесь дела…
Прижимаюсь лбом к его лбу и подпеваю, шмыгая носом:
У нас дома детей мал-мала,
Да и просто хотелось пожить
[1]Мы оба смеемся, и оба сквозь слезы. Робби взъерошивает мне макушку и подмигивает:
– Ну что, для кормящих мам у нас отдельное меню! Садись, уже все готово.
Я удивленно смотрю на него:
– Какое меню?
Робби выставляет на стол красиво порезанную вареную грудку, тушенные овощи и нежирный сыр с сухариками. Наливает в высокий стакан компот из сухофруктов, еда так вкусно пахнет, что у меня даже голова кружится.
Растерянно разглядываю стол.
– Тимур говорит, надо обсудить с врачом… – но Робби меня перебивает:
– Все уже есть, Ника, вон у меня целая тетрадка исписана этими докториными рекомендациями. Я тебя каждый день жду, душа моя, все глаза проглядел, – а потом заговорщицки снижает голос: – Ждал он тебя, Ника, вот хоть режь меня на кусочки, ждал. И готовился.
Сажусь за стол и закрываю лицо руками. Что же за человек такой непонятный этот Тимур, а Робби как будто мысли мои читает. Снова шепчет, наклоняясь к уху:
– Говорил я тебе, он не то, что пропащий. Просто как будто бродит в потемках, на преграды натыкается и бьется каждый раз больно. А ты у него как лучик света, – он снова оглядывается и продолжает доверительно: – Его совсем эти потери подкосили, ты ешь, ешь, не отвлекайся.
– Какие потери? – жую, мне так вкусно, что я сейчас Робби съем.
– Да директор детдома, где Тим наш вырос, умерла. А еще девочка эта детдомовская, к которой Тимур был очень привязан, Доминика, тоже. Он, кажется, опекуном хотел стать, но не вышло.
Чудом не давлюсь курицей и быстро хватаю компот – запить.
– Как умерла? – бормочу и снова пью, чтобы скрыть смущение.
– Не знаю подробностей, но он черный ходил, Ника. А мне сказал: «Все, Робби. Нет ее больше, моей Доминики, умерла она». И все. Тяжело столько всего даже для такого как Тимур.