Досадливо качая головой, он запахнулся в тоненькую куртенку и поспешил домой, всей душой надеясь, что больше он никого не встретит по пути. Дойдя – чуть не добежав – до дома, он с внезапной злостью распахнул входную дверь, переступил порог и захлопнул дверь, оставив лютый мороз гулять во дворе.
В доме было тихо, темно и пахло сыростью. Мальчик сбросил пакеты на пол, закрыл лицо руками и горько расплакался.
* * *
К праздничному ужину всё было готово. Был канун Рождества, сочельник. На нелепо засервированном столе стояло два прибора: две тарелки, две вилки, два ножа и два бокала. В центр стола взгромоздилась свежеприготовленная курица: от почерневшей тушки столбом валил пар, обугленная кожица пластами сползала с непрожареного мяса, гусиными складками скатываясь в жидкую, желтую, словно потоки водянистой рвоты, подливу. Дополняло сие убранство бутылка маминой настойки. На столе были и потрескавшиеся по краям свечи, и подарок дяди Толи – вишневый пирог с розовым кремом. Всё как и положено.
Гришка не сводил глаз с часов, отбивавших нервную чечетку прямо напротив его глаз. Когда до 12 осталось пять минут, мальчик снова обвел стол хмурым взглядом. Тарелки друг против друга, ножи с правой стороны, вилки с левой, горящие косым пламенем свечи… Чего-то не хватает! Переведя взгляд на подоконник, где на накрахмаленной салфетке доживал свой век ослабевший фикус, мальчик громко ойкнул. Салфетки! Черт возьми!
Вскочив со стула, он опрометью бросился в гостиную. На трясущихся ногах подбежал к темно-коричневому шкафчику. Без труда можно представить этот сундук старого хлама – такой есть в каждой затхлой комнате страны. Паника в груди мальчишки всё нарастала. Он перетряхивал старые, теперь уже никому ненужные платки, потускневшие наволочки и еще какое-то пожелтевшее тряпье, в зудящем нетерпении скидывая всё это на пол. Когда до 12 оставалась одна минута, мальчик пораженно выдохнул, чуть слышно зарычав, понурил голову и поплелся на кухню. Снова не так. Всё снова не так.
Он налил себе воды из-под крана, сел за стол и посмотрел на глубокую посудину, в которую полчаса назад плюхнулось его кулинарное творение. Вид подгоревшей курицы вызвал в его животе – прямо под ребрами – посасывающую стенки желудка тошноту. Гриша отодвинул блюдо подальше и неподвижным взглядом уставился на заснеженное окно.