– А что, если моя первая пациентка пойдет на поправку и пожелает покинуть институт вместе со мной? Можно ли мне будет оставить вторую?
Озенфант сделал нетерпеливый жест.
– Такие сомнения характерны для новичков. Первая пациентка не поправится, и вам нет смысла уходить. Предположим, вы уйдете и доберетесь – что маловероятно – до континента, где больше солнечного света, но чем вы станете зарабатывать себе на хлеб? Будете собирать мусор в общественных парках?
Ланарк тихо проговорил:
– Я буду посещать свою первую пациентку, и только ее, пока она от меня не откажется.
Озенфант забарабанил пальцами по скатерти. Лицо его ничего не выражало.
– Доктор Ланарк, что вы будете делать, когда убедитесь в невозможности вернуть свою Эвридику?
– Я не такой ученый, чтобы понимать ваши шутки, профессор Озенфант.
Ланарк встал и удалился.
Злой и расстроенный, он чувствовал, что ожесточенность пациентки прольет бальзам на его раны. Вместо того чтобы отправиться в постель, он вошел в лифт и произнес:
– Студия Озенфанта.
– Профессор Озенфант сейчас делает запись. На вашем месте я бы не стал его беспокоить.
Голос показался Ланарку знакомым.
– Это вы, Глопи?
Лифт отозвался:
– Нет. Только часть меня.
– Которая часть?
– Голос, чувства, а также ответственность. Что сделали с остальным, мне неизвестно.
Сказано это было с таким стоическим достоинством, что Ланарку сделалось его жалко. Положив ладонь на тепловатую стенку, он произнес смиренно:
– Мне очень жаль!
– Почему? Теперь я нужен людям. Никогда не бываю один, слышу разные интересные вещи. Если бы вы узнали, что делается в лифтах между этажами, вы бы поразились. Не далее как вчера…
– Очень рад, – проворно прервал его Ланарк. – Доставите меня на студию Озенфанта?
– Но он ведет запись.
– Этого не может быть, я только что расстался с ним в ресторане.
– Разве вы не знаете, что заведующие отделениями способны одновременно работать и принимать пищу? А когда ему мешают заниматься музыкой, он злится как черт.
– Доставьте меня в студию, Глопи.
– Хорошо, я вас предупредил.
Дверь отъехала в сторону, и до Ланарка донесся нестройный визг струнного квартета. Раздвинув гобелен, он вошел и задел плечом висевший микрофон. Напротив находилось четыре музыкальных пульта, за ними стояли люди. Высокая костлявая женщина в красном бархатном платье сражалась с виолончелью. Трое мужчин во фраках и белых жилетках, с бабочками, пиликали на скрипках. Один из них был Озенфант. Хриплым окликом он остановил музыкантов и, засунув скрипку под мышку, а правой рукой сжимая, как хлыст, смычок, направился к Ланарку. Когда расстояние между их лицами сократилось до одного дюйма, он замер и прошептал: