В конце концов я согласился отдать Бинго в хорошие руки. На грузовике (отец – в кабине рядом с шофёром, я с Бинго – в кузове) мы едем куда-то загород. Там живут знакомые отца. Семейная пара. У них – дочь примерно моего возраста. Подъезжаем. Большой деревянный дом, двор, хозяйство, прочие атрибуты, как тогда называли, частного сектора. Спрыгиваем на землю.
– Ему здесь будет лучше, – в десятый раз повторяет отец.
Я передаю поводок и забираюсь в кузов. Какое-то время пёс недоумённо смотрит на отъезжающий грузовик. Затем округу оглашает истошный визг вперемешку с лаем. Пёс отчаянно рвётся из рук нового хозяина.
– Отпусти, отпусти его, – почти в истерике кричит девочка…
Я стучу по кабине. Машина останавливается. Успеваю открыть задний борт – и пёс с болтающимся на шее поводком запрыгивает в кузов. Увы, счастливое возвращение Бинго было недолгим. Второй раз отец отвёз его сам.
Он снился мне ещё примерно два года.
С того времени прошло уже более полувека, а я всё помню, как он бежал за машиной, как прыгал вокруг, как лизал руки и лицо. Помню его преданные глаза… И до сих пор не могу решить: действительно ли ему там лучше или я, всё-таки, его предал?
Затон – примерно там, где заканчивается Уссури перед впадением в Амур – главное место нашего летнего отдыха на протяжении многих лет. Перейдя трамвайную линию, Краснореченское шоссе, огибая какие-то заборы и немногочисленные строения, мы оказывались на территории рэбфлота (о смысле этого аббревиатурного сокращения – Ремонтно-эксплуатационная база флота – мы никогда, как и многие другие, не задумывались). Такой путь в составе дворовой команды я проделывал бесчисленное множество раз, пока волею судеб (к тому времени уже был окончен институт) мы не поменяли место жительства.
Один из таких походов в Затон запомнился на всю жизнь. Лето. Жара. Близнецы братья Горшенины, Сашка Сафронов по кличке Орангутан, Сашка Максимов (Максим), совершивший первую ходку ещё по малолетке, в последствии – профессиональный квартирный вор, так и сгинувший где-то в непроглядной лагерной тьме, кто-то ещё из мальчишек нашего двора и я. Мы до цыплячего озноба плескались в воде, грелись до точки плавления в перегретом песке и опять с наслаждением заныривали в сокровенную прохладу реки. В какой-то странной оптике я вдруг разглядел на берегу свою мать: её лицо, с остановившимся взглядом и какую-то пугающую одержимость во всём её облике… В её руках были мои (!?) штаны и рубаха… И лишь после того, как её глаза выделили меня из общей массы, они приобрели более естественное и знакомое выражение.