А у мамы, между делом, в чугунке уже томился наваристый борщ. Привычно двигаясь, она собирала на стол ужин. С одной лишь разницей, что кроме борща на столе появилось сочное розовое сало, соленые огурчики с капусткой, сметана, яйца вкрутую, грибочки с нарезанными кружочками лука и ее собственный душистый хлеб домашней выпечки. Молодые сотрудники были настолько голодны, что пренебрегли всяким приличием, не мигая смотрели на стол. Вывозившись в сеннике трухой и коровьим навозом, они уже не выглядели так воинственно и, будто птенцы, вытягивая тонкие шеи, обреченно и жалко поглядывали на это невиданное по тем временам роскошество. Капитан, покуривая и заметно нервничая, сидел поодаль и явно не знал, как себя вести дальше в этой довольно неуклюжей ситуации.
Зато знала мама, что кушать-то хочется всем независимо от звания. Она и разрушила невольное замешательство, подоткнув фартук и весело глянув на вошедшего отца, всех пригласила к столу. Подчиненные повскакивали с лавки, обрадовавшись, что попали в состав приглашенных. Но капитан, пригвоздив их взглядом, стал пространно объяснять, обращаясь к маме, что это не положено и что они как бы при исполнении: «Поймите нас, Анна Петровна…». Но маме давно было известно и то, как хочется кушать при исполнении. Не дослушав слабые аргументы в речи капитана, мама отреагировала: «Ну, Вам как хотитца, товарищ капитан, а хлопцев я зараз накормлю, с устатку-то молодые дюже проголодались. Эвон как прижухли, присаживайтесь!»
Уже где-то через час горемыки, ухайдокавшись за день безрезультатных поисков, накормленные и обласканные, похрапывали без задних ног в соседней комнате на отцовском тулупе под большим лоскутным одеялом. Так был реализован еще один пункт ее нехитрого замысла.
Как бы между делом на столе появилась бутылочка вспотевшего и чистого, как слеза, первача. Мама, подсев к мужчинам, весело и непринужденно залпом осушила граненые сто грамм. Отец выпил не торопясь, как бы смакуя каждое мгновение этой жизни, цену которой он теперь знал не понаслышке. Не Бог весть какой праздник, но повод, однако, был. Вой на еще не померкла в его глазах и не затихла в памяти, она, будто впитавшись в кожу и сердце, гремела в нем ночами, и мама часто подолгу не могла успокоить, освободить его сознание от этого былого кошмара.