Запись сделана 02.07.2022 г.
В автобусе было как никогда душно, а у меня ещё полчаса впереди, чтобы окончательно сжариться здесь. Автобус катил меня к остановке, которая располагалась на родной мне улице. Недалеко находился дом моих родителей, откуда я съехал всего пять лет назад. Но месяц назад случилось непредвиденное: родители и сестра попали в авиакатастрофу, и я остался один. Бесповоротно. Существовать мне пока не очень хотелось, но я был вынужден.
Деньги, дом и всё, что было в нём, переходило ко мне, но я не хотел иметь со всем этим дело. Я думал так: продам дом, а вещи, какие захочу, оставлю себе.
В автобусе я чуть не заснул. Глаза закрывались сами собою, я уже почти не слышал, что выкрикивает контролёрша.
В таких местах, где меня укачивает, меня постоянно клонит ко сну. Да меня в принципе постоянно клонит ко сну, потому что я так устроен: предположительно, я жаворонок, так как по утрам всё же встаю более менее легко, но вот залечь спать я могу в любое подходящее и неподходящее время.
Пока ещё ночь, меня невозможно разбудить. Из-за того, что будильники меня не прошибают, меня всегда будила мама, а потом она попросила об этом сестру, потому что у неё перестало получаться.
Пару ударов подушкой по голове и я бодрецом.
Мне один раз сказали, что это наследственное, это я снова про то, что меня трудно разбудить. Якобы моя прабабушка, если официально, Виктория Павловна, тоже жила с такой проблемкой. Но как она с ней боролась, никто сказать толком не может.
Я знаю свою бабушку не только потому, что у нас одинаковая жизненная проблема, нависшая серыми тучами над нашими головами, но ещё и потому, что её портрет всегда висел у нас на стене.
Она молодая и красивая.
Улыбается.
Всегда слушает, пусть и просто картинка на стене.
В живых я её не застал. Да и не я один такой. Она не дожила до глубокой старости и не сидела у телевизора, обвязав себя шарфом, в то же время ещё довязывая его конец. Неизвестно, что с ней произошло. Она пропала и не понятно, почему. Она лишь и успела понянчить два года моего деда.
Всю мою жизнь, сколько я себя помню, портрет всегда висел на одном месте. Нельзя было его снимать и трогать, единственный человек, который к нему прикасался, это была мама. Она протирала его от пыли.