– А ты, Корнейка, как насчет английского?
– Подучиться никогда нелишне. А что, дядя Егор, англичане будут завод строить?
– Англичане? Точно не знаю. Француз точно есть, Мишель де Рю. Да все равно, сейчас все на английском говорят, и шведы, и французы, и друг степей калмык.
– А он, Мишель, с вами тоже… по-английски?
– Нет, зачем? Он и по нашему умеет, смешно, правда: «дорогой русськая други». Вообще-то говорил больше Серафимов, главный менеджер, из Чирков.
– Крепкий хозяйственник – вставила мама.
– Не отнимешь. Рассказал, как в Чирках дело идет. Хорошо идёт, есть чем хвалиться. Зарплату регулярно платят, и какую зарплату!
– Положим, деньги далеко не все, но есть и перспектива! – опять вставила мама.
– Есть, – не стал спорить отец. – И перспектива, и работа, и зарплата. Выбор простой – либо катиться назад, к сохе, либо присоединиться к современному миру.
– Ты, пап, прямо как депутат заговорил.
– Депутат, он порой и дельное сказать может. Ну ладно, молодёжь, вам уже спать давно пора.
Постелили им под навесом, во дворе. И жарко, лето все ж, да и собака рядом будет, пусть.
Потихоньку вокруг стало тихо.
– Знаешь, Корнейка, иногда здесь, бывает, город слышно.
– Город?
– Район. Рамонь. Поезд, автомобили, иногда даже бой курантов. В Рамони куранты есть, ещё с дореволюционного времени. По прямой до Рамони тридцать верст будет. Дорогой, конечно, больше
Свет в дома погас. Не у них одних, во всей Норушке. Отключили таки. Зато звезды будут виднее. Санька глянул из-под навеса.
С юга, со стороны Чирков, наползала хмарь, небо перекосилось, тяжесть пригибала один край к земле, а другой взлетал все выше и выше.
Они долго лежали в тишине. Наверное, Корнейка уснул. День длинный, а он ещё ехал.
Вдруг издалека долетел звук. Нет, не паровозный гудок, скорее, вой. Волчий? Говорят, с Украины прибегают. Или собаки?
Джой зарычал – низко, зло.
Вой повторился.
– Слышишь? – на всякий случай прошептал Санька.
– Слышу, – ответил Корнейка.
– Собаки? – неуверенно спросил Санька.
– Нет.
– А кто?
Корнейка немного помолчал, потом ответил нехотя.
– Это вурдалаки. Но они далеко…
Сколь потом Санька не вслушивался в беспроглядную тьму, ничего больше не выслушал.