– Это вы пока не видите… – ехидно возразил Ломов. – Вы не представляете, какие подвиги мы с вами ещё совершим, – уже более дружелюбно продолжил он.
– Вы правы, я пока не вижу, и этому есть существенное основание… Господин Ломов, великодушно прошу меня простить, но я даже вашего имени, настоящего имени, не знаю. Я о вас ничего не знаю, следовательно, и доверять вам мне очень и очень сложно.
– Вы пару дней подумайте, не спешите мне отказывать… И насколько уж я не хотел вам этого говорить, но вы меня вынуждаете… – Ломов тщательно подбирал слова, был крайне сконцентрирован и строг в своём взгляде. – Николай Никанорович, когда я прошу, мне не отказывают. Второй раз я просить не буду… Мы с вами уже повязаны прошлым. Вы подумайте ещё пару дней, и вернёмся к этому разговору, – Ломов вышел из квартиры Тельнецкого, оставив ещё больше вопросов, чем было раньше.
Тельнецкий в предыдущие дни твёрдо принял решение больше не рисковать собой и не участвовать в операциях Ломова. Повязанность с делами Ломова Тельнецкий прекрасно осознавал, поэтому искал иные варианты своего будущего и принял решение, что покинет на время Россию. Деньги для выезда за границу есть. Теперь на юг будет держать курс. На Одессу.
Через час, когда Тельнецкий переодевался и готовился к поезду, в дверь постучали.
– Откройте, полиция, – кричали за дверью.
Тельнецкий открыл дверь. За порогом стоял сыщик охранного отделения Вертинский и ещё три человека в штатском. Как только дверь открылась, в квартиру вломились и схватили Тельнецкого, надели на голову мешок, вытащили на улицу, посадили в карету и через двадцать минут в кандалах на ногах и руках затолкали в одиночную камеру клоповника.
Вечером того же дня Тельнецкому в камеру бросили записку: «Я Вас не предавал. Мужайтесь. Вас вытащу. Л.».
Ломов – человек с многочисленными паспортами. Иногда ему самому казалось, что он забыл, как его истинно зовут и откуда он родом.
Дворянин. Родом из Саратовской губернии. Получил блестящее домашнее образование. По всем предметам ему были наняты учителя, которые по требованию родителей не проявляли никакого снисхождения к способностям, возрасту и тем более к желанию Ломова поиграть во дворе с другими детьми. Родители Ломова ничего не жалели ради обучения своих детей, но и требовали от них всё больших и больших знаний.