по лицу, совсем недавно проснулся и не успел привести в порядок свои мысли. Парень стоял перед лошадью и смотрел на Кирилла, с интересом разглядывая и его самого, и коня. Потом, овладев собой, как можно строже спросил:
Чего надобно тебе, путник? Почему без спросу к шатру хозяина едешь?
Без спросу еду потому, что спрашивать не у кого. В ночь прошлую перепились вы здесь видно, шельмецы, даже охраны нет нигде. А к шатру направился потому, что говорить хочу с человеком образованным и мудрым, а не с пьяной свиньей вроде тебя.
Кирилл говорил с таким презрением в голосе, что парень не сразу нашел, что ответить. Он попятился на два шага назад, поднял с земли валяющуюся там (видимо со вчерашнего вечера) дубинку и, положив ее на плечо, с ехидством произнес:
А ты, путник, слезай-ка с лошади, да и посмотрим, кто из нас свинья. Может, я и потревожу сон хозяина ради тебя.
Кириллу это показалось очень забавным, и, чтобы распалить пыл парня, он произнес с отеческим тоном, хотя видно было, что парень не намного моложе его самого:
Неразумный, ты ж пойми, если я слезу с лошади, то тебе не придется звать своего хозяина, ты маму звать станешь.
Спокойная и самоуверенная улыбка Кирилла подлила масла в огонь злости этого, так называемого охранника: его глаза расширились до необычайных размеров и загорелись такой яростью, что казалось, если бы он смог, то просто проглотил бы наглеца, который посмел с ним так разговаривать. А наглец не спешил слезать с лошади, да еще и, ухмыляясь, спокойно глядел на своего собеседника.
Слезай, я тебе говорю, – сквозь зубы процедил охранник, – или стащу тебя с твоей клячи.
Не такая уж и кляча мой конь. В его копытах больше ума и благородства, чем в тебе, а ты его обзываешь.
Кирилл улыбался охраннику и ждал, когда тот нападет, но охранник не спешил. Злость закипала в нем все сильнее, но что-то сдерживало. И тут Кирилл понял, что сдерживало паренька с дубинкой – тот не знал, как подойти к конному. И Кирилл добавил с издевкой:
Ну, коль ты конного боишься, то слезу сам, а ты, вельможный холуй, проучишь меня, наглеца.
Он спрыгнул с коня и отошел в сторону, чтобы тот не мешал ему, потом развел руки в стороны и с улыбкой сказал:
Ну, смелей, дитя, иди и научи меня уважать таких, как ты, скотов.
Парень ничего не ответил, бросился на Кирилла с воинственным криком, занеся дубинку над головой для удара. Кирилл стоял до последнего на своем месте, потом шагнул вперед и влево, перехватив правой рукой руку с дубинкой. Левая рука Кирилла нырнула под руку нападавшего, и мощным рывком он опрокинул охранника на землю. Он не отпустил руку, а наоборот, уперев колени в голову и ребра охранника, потянул вывернутую руку на себя так сильно, что парень вновь заорал, но от боли, и так сильно, что услышали, казалось, даже рыбы на дне протекающей рядом реки.