Чуть погодя Иннокентий увидел несколько раскиданных по территории зданий, от главной дороги к ним уходили тропинки. Одни были хорошо протоптаны, а другие – почти нехоженые. Все здания походили на постройки позапрошлого века. Такие обычно стоят вблизи хозяйских усадьб. Самое красивое из них находилось в большом запущении. По заросшему лозой фасаду, прогнившим тяжелым деревянным дверям и заколоченным окнам было понятно, что оно уже не один десяток лет дышит сквозняками и стонет от медленной смерти. Отвратительной, ничем не оправданной смерти, на какую обречены по человеческой алчности и глупости многие шедевры архитектуры прошлых столетий. А те, что все же прошли через руки неумелого реставратора, продлевают свой век, служа хранилищем для простыней, матрасов, консервов, сушеных грибов и черничного варенья. Последнее, кстати, собиралось, сушилось и варилось прямо на территории клиники.
Отдельный маленький корпус вмещал в себя папки с историями болезней, меж которых, на одной из полок, еще сохранились архивные записи и фотографии из жизни прежних хозяев усадьбы. Главное здание – сама усадьба – находилась справа от основной дороги. Красавица с колонным сводом, балконами и белоснежным фасадом одной своей частью смотрела на уютный сквер, второй – выходила на поляну, где за круглыми столами сидели люди. До Иннокентия стали доноситься голоса, хохот и дребезжание посуды. Конец полдника. Тучная женщина ловко лавировала меж столов с подносом, полным стаканов и остатков еды. На секунду Кеше показалось, что перед ним не полдник в психиатрической лечебнице, а праздничный прием в честь дня рождения хозяйки усадьбы каких-нибудь сто лет назад. Вот-вот заиграет оркестр, и гости, обласканные сходящим к ним солнцем, пустятся танцевать и пить охлажденное шампанское. Лишь цвет серых застиранных пижам напомнил ему, что праздника нет, и вряд ли будет.
Мимо Иннокентия пошли группки людей – среди них, по чепчикам, приколотым к гладко собранным волосам, можно было легко распознать санитарок. Почти все направлялись к бугру. Иннокентий тоже решил прогуляться. Он зашел на подъем и увидел внизу озеро, небольшое и чистое. Над ним возвышалось несколько беседок с колоннами и куполообразной крышей.
Кеша немного прошелся вдоль берега и, возвращаясь обратно к зданию клиники, поймал себя на мысли, что прогулка вызвала в нем противоречивые чувства: абсолютное спокойствие вдруг сменилось беспричинной тревогой. Виной тому были мысли о предстоящей встрече. Хоть отец и сказал, что пока ничего не ясно и от него требуется только поговорить с директором, но интуиция подсказывала Кеше, что сам он уже обо всем договорился с Надежной Константиновной. Разговор – всего лишь пустая формальность, необходимая для того, чтобы так явно не указывать сыну на его несамостоятельность. «Вот только что, если я откажусь? – думал Кеша. – Будет ли папа настаивать на своем решении?»