Согнувшись в три погибели, он еле прошёл в дверцу и, подождав
Гнуса, тщательно закрыл её на все два засова и замок.
Гнус, с масляной лампой в руке, спустился по лестнице вслед за
Кастетом в длинный подвальный проход, освещаемый только светом из
расположенных вверху круглых отверстий для воздуха, по обе стороны
которого располагались по три зарешеченные камеры. В двух из
них находились люди.
В первой слева камере сидел давний знакомец Гнуса карманник
Пушок, заподозренный Кастетом в утаивании украденного, и хотя он,
на все вопросы с побоями, клялся Семерыми, что ничего не
скрысятничал, кабатчик, главарь их небольшой, но уже уважаемой
банды, ему не верил, и третий день держал за решёткой, время от
времени устраивая очередной допрос с пристрастием.
- Кастет, - кинулся к решётке Пушок, - Ну хватит меня тут
держать. Выпусти. Я ведь правда...
- Заткнись, дерьмо. Вечером приедет большой босс, он и решит,
что с тобой делать. Я тебе, сучий потрох, не верю.
У Кастета, вообще-то были основания так говорить, он своими
глазами видел количество денег в кошельке у расплачивавшегося с ним
за стойкой клиента. А вор срезал этот кошелёк буквально в десятке
шагов от его кабака. Ну и куда на этом коротком отрезке пути
терпила мог деть деньги?
Кабатчик давно бы тихо удавил крысёныша, да его, в своё время,
ему рекомендовали серьёзные люди, с которыми он вёл дело. Потому и
держал Пушка пока в клетке, ожидая решения своих бугров.
В последней от начала прохода, находящейся также слева, камере,
прикованное за ногу на цепь, сидело нечто, напоминающее женщину, с
кожанным ошейником.
- Подожди, - сказал Кастет Малышу Гнусу, - Не могу пройти мимо
этой падали.
- Мне тоже хочется пообщаться с этой свиньёй, - злорадно
оскалился Гнус.
Так получилось, что, в этот раз, в подземелье Кастета оказались
только знакомые Малыша. Но, если против Пушка Гнус ничего не имел
личного, то вот к находящейся в последней камере Тупице у него, как
раз, личные счёты были.
- После меня, - остановил порыв Гнуса кабатчик.
Кастет открыл решётку и вошёл в камеру. Сидевшая раздетой в
камере грязная здоровая бабища, с разбитым лицом и кровавыми
синяками на теле, тихонько утробно завыла и отползла в угол, где
было отверстие для оправки нужды.
Но отползание мало помогло этой грязной глыбе мускулов. Кастет
снял с крюка на стене короткую, но толстую, кожанную плеть и
принялся со всей силы избивать бабищу.