Война на западной границе. Плен. Побег
А война моя началась ранним утром 22 июня сорок первого года – мы ж пограничная часть. Гарнизон Черновцов оборонял мост через реку Прут. К обороне мы были подготовлены хорошо: немцы не планировали брать Черновцы лобовым ударом, а просто обошли гарнизон слева и справа. Гарнизон держал оборону вплоть до 28 июня: и сил и средств было достаточно для перехода в контрнаступление. Ждали приказа о наступлении – настроение было «бить врага на чужой территории». Однако же вместо этого с некоторым запозданием пришел приказ отходить: на флангах до 28 июня немец продвинулся уже глубоко в тыл гарнизона наших Черновцов…
Упорная и успешная оборона нашего участка границы до 28 июня дала возможность эвакуироваться мирному населению. И мать твоя с вами, двумя малолетками, в путь отправилась. Дорога неблизкая была: через Киев, до Москвы и дальше, до Рязани, под бомбежками, долго… На всё это путешествие ушел примерно месяц. Сам же рассказывал, что помнишь звук бомбежки… помнишь, что в этом случае либо поезд останавливался и все разбегались подальше от железнодорожного полотна, либо, если всё это происходило на ходу, то мама просто клала вас с братом на пол и прикрывала собою сверху, ровно птица – в надежде, что осколками не посечёт…
Итак, 28 июня гарнизон Черновцов получил приказ отходить. Однако же организованно отходить, находясь уже в глубоком тылу немецких войск, получалось плохо. Часть попала в окружение, в одиночку и мелкими группами бойцы пробивались к своим. И вот, в ходе отступления я вместе с другими красноармейцами угодил в плен. Буквально несколько дней пробыл я в плену. При конвоировании колонны пленных нам разрешили напиться из речки, народ бегом бежит к воде, потому что жажда умучила, некоторая суета и… Почудилось мне, что конвойный махнул мне эдак головой: дал вроде знак какой. А рядом совсем – поле с молодым подсолнечником. Ну, махнул головой – и демонстративно отвернулся. Верней всего, почудилось это мне, конечно… Но терять времени я не стал: рванул в подсолнухи, залег. Лежу-не дышу, только зеленые стебли над макушкой, ровно в детстве, колышутся. Полежал я эдак, дождался, пока колонна отойдет – счастье моё, что пленных всякий раз никто не пересчитывал – и потом стал пробираться к своим в одиночку.