«Ты видишь конец?»
«Да, осталось десять, от силы двенадцать шагов…» – рюкзаки тяжелеют с каждым шагом, тянут назад в пропасть.
«Можно я рюкзак сброшу?»
«Бросай!..»
«Жалко, там припасы… Сколько еще?»
«Чуть-чуть…»
«Все, не-е могу-у-у, падаю, Сереж…»
«Даша… Даша! Даша!!! А ну, быстро дала мне свой мобильный!»
«Зачем?»
«Я деду твоему позвоню! Все ему про тебя расскажу! Какая ты трусиха…»
«Я не трусиха… я высоты боюсь…»
Ты туго натягиваешь цепь и держишь слабую девчонку, хотя тебе самому не за что цепляться, но ты держишь, даешь ей возможность чуть расслабить окаменевшие мышцы, дать им роздых, возможность вновь собраться с силами…
«На зубах», силой одной воли выволок Скворцов обессилившую Дашку на площадку за карнизом, упали рядом… искололи лица о сухую траву…
Крым. 1942 г.
С группой раненых партизан меня эвакуировали на Большую землю. Когда в самолет на носилках заносили, увидел я там надпись «Смерть немецким оккупантам!», и…
(всхлип). Я так никогда в жизни не плакал! В госпитале меня раздели, в душ повели, а там зеркало. Лешего видели? Вот такой я был, весь косматый, борода, волосы, а лица вовсе не было видно, один нос торчит, а про тело лучше не вспоминать, скелет, я был худее, чем сейчас, когда мне 90 лет.
После излечения я сманеврировал в ряды регулярной армии, уж очень не хотелось возвращаться обратно в партизаны к Чистякову, воевал на Втором Украинском, на Балатоне, закончил войну под Ференцварошем.
А после войны арестовали меня по навету Чистякова. Дали десять лет лагерей за то, что я будто бы сотрудничал с абверовским предателем Миттлером.
Короче, в Крым я больше не возвращался. И странное дело – будто бы напрочь я забыл эту историю про чемоданчик оберста. Будто его и не было никогда в моей жизни. Будто взрывом тем мне всю память отшибло.
А на старости лет вспомнил.
Спросите, зачем я Дашку послал в крымские леса на поиски фашистского чемодана? Да потому что погибала она в Москве! Стала пить и курить, наколки делать, как зечка малолетняя. С матерью ругалась, никого не слушалась. В готы подалась или в нацики, я точно не разбираюсь, только Светлана подозревала, что она стала принимать наркотики. Каково мне такое на старости лет услышать? Для чего я тогда муки в горах принимал? Нет уж, пусть, думаю, съездит по местам боевой славы, узнает, почем фунт лиха. Если клад ей в руки дастся, то, значит, достойна она нашего рода. Ну, а не дастся, значит, не судьба… Жалеть молодых – только портить.