Я сижу на диванчике и стараюсь выглядеть тупо, но не совсем идиотически. Это дается легче, чем должно бы. Сара ставит цифровое записывающее устройство прямо в середине комнаты, а миникассетник – на столе, точно между нами. Она постоянно задает одни и те же вопросы, надеясь, что, если я буду говорить достаточно долго, – даже не дав адекватного ответа, скажу достаточно, чтобы ей удалось смонтировать на основе записи что-то имеющее смысл.
– Расскажи мне, Томас, каково жить с сиамскими тройняшками?
Конечно, так их не называют – так говорить неправильно, и то, что она употребила именно такой термин, говорит о ее полном невежестве в этой области. Но я не могу ее винить. А понять, каково это, невозможно даже нам самим.
– Отлично.
– Не могли бы вы выразиться немного яснее?
Я наклоняюсь поближе к магнитофону.
– Отлично!
На ее лице застыла улыбка, а верхний ряд зубных коронок выглядит так, словно они в любой момент могут развалиться на куски. Волосы в ее ноздрях выжег кокаин.
– Нет, Томас, – говорит она сквозь зубы. – Яснее не значит громче, это значит – рассказать поподробнее.
– О чем?
– О жизни с вашими братьями.
Я наклоняюсь вперед:
– Мы ладим отлично!
Маленький магнитофон тихо жужжит, а Сара натужно сглатывает. Жилка под ее левым ухом пульсирует так яростно, что длинные золотые сережки начинают раскачиваться. Я должен признать, что она довольно привлекательная девушка, и понимаю, почему Джонас влюбился в нее, несмотря на такое ее отношение. Не понимаю я лишь того, почему это же не произошло с Себастьяном и Коулом.
Хорошо, что Фред использует туманный фильтр, потому что язык Сары выглядывает наружу, а он очень слизистый.
– Почему вы спите с ними в одной спальне?
– Это моя комната.
– У вас такой очаровательный старинный особняк, достаточно большой, чтобы разместить под одной крышей пять семейств.
Я киваю и говорю:
– Да, это хорошо.
– Вам не нужно личное пространство? Почему вы спите в одной спальне с братьями?
– У меня всегда есть личное пространство. Это наша комната. Мы присматриваем друг за другом.
Последние мои слова – чистая правда.
Края ее ноздрей пронизаны лопнувшими сосудиками розового цвета, что одновременно и отвратительно, и слегка возбуждает. Волосы Сары выкрашены в темно-фиолетовый цвет, а груди великоваты – как раз как любит Джонас. Колени идеальны – не слишком белые и не слишком большие, а кончик языка постоянно касается блестящих губ. Ее лицемерие сейчас хлещет через край. Джонас, пользуясь боковым зрением, глазеет на Сару и старается как-то выразить свою любовь. Он начинает трястись и хихикать, и, следовательно, этим занимается вся троица: удовольствие для его сознания означает наслаждение для всех.