.
Поначалу у Чайковского с Рубинштейном все складывалось гладко. Антон Григорьевич полюбил своего ученика и принял участие в его судьбе, настояв на разрыве с юриспруденцией. Модест Ильич пишет о том, что на Чайковского Рубинштейн произвел магическое действие – ни один из недостатков учителя не мог ослабить очарования, которое тот оказывал на ученика. И, как ни далеко впоследствии разошлись их жизненные пути, это очарование Рубинштейном сохранилось у Петра Ильича до самой его смерти.
Очарованный студент занимался не усердно, а, скорее, самоотверженно, просиживая ночи над выполнением заданий учителя. Чем сложнее было задание, тем больше трудолюбия проявлял Чайковский. У них с Рубинштейном было что-то вроде соревнования «кто кого», из которого ученик неизменно выходил победителем. Говоря об учебе у Рубинштейна, Модест Ильич употребляет выражение «непомерный труд» и радуется тому, что этот труд не оказал вредного действия на здоровье брата. Собственно, ничего удивительного в этом нет, ведь занятие любимым делом, тем самым, которое составляет смысл и цель жизни, приносит исключительно позитивные впечатления.
Примечательно, что в молодости Петр Ильич имел множество музыкальных предубеждений, от которых со временем, к счастью, смог избавиться. Например, ему не нравился звук фортепиано с оркестром, звук смычкового квартета или квинтета, а пуще всего – звук фортепиано в сочетании со смычковыми инструментами. Чайковский находил, что эта музыка «безобразна» по тембру, и обещал, что сам он никогда в жизни не напишет ни одного фортепианного концерта, ни одной сонаты для фортепиано со скрипкой и так далее (к слову сказать, сонаты для фортепиано со скрипкой он так и не написал). Романсы и мелкие фортепианные пьесы он презирал за невыразительность и тоже обещал не писать ничего подобного. Однако в определенной степени это презрение было наигранным, так как не мешало Петру Ильичу восхищаться романсами Глинки или песнями Шуберта. Непонятно, почему Чайковский считал себя неспособным ко многим отраслям музыки, в которых он впоследствии достиг определенных успехов. Столь же сильное предубеждение он испытывал против дирижирования. Это предубеждение было комплексным: с одной стороны, Петр Ильич был уверен в отсутствии у него дирижерских способностей, а с другой – пребывание на эстраде вызывало в нем странный страх, ему казалось, будто голова сейчас соскочит с плеч, и потому свободной левой рукой Чайковский держал себя за подбородок или за бороду. Иногда Петр Ильич объяснял эту свою привычку иначе – якобы ему казалось, будто голова у него заваливается набок, вот и приходилось удерживать ее в вертикальном положении.