Наконец профессор добрался до края утёса – ледяного обрыва, ниспадавшего прямо в океан, – и ужасно обрадовался, увидев вдалеке, чуть левее, ту естественную арку. Она была ярко-голубой, цвета весеннего неба – будто на лёд пролили краску.
В отличие от Алекса, Уоррену свет нравился. Вот только иногда у него возникало ощущение, что его разум и мысли застряли где-то посреди вечной тьмы, до боли напоминавшей полярную ночь, или на старом заброшенном чердаке. Может, Алекс Тайн счёл бы это место даже более подходящим для сна, чем комната без окон, в которой он жил в Бостоне: ни единый луч так раздражавшего Алекса света не прорезал мысли Роберта Уоррена. Разум профессора был слеп.
Время от времени Уоррен спрашивал себя, когда же именно погас свет в его голове, в какой момент захлопнулись двери и всё погрузилось в глубочайшую тьму. Это случилось где-то на полпути между сиянием, испускаемым бесконечно малыми частицами, которым он сам помог появиться на свет, и телеграммой о смерти Джека. Где-то там, между этими двумя событиями…
Он сделал пару шажков в сторону обрыва. Здесь не было препятствий, ветер уже не выл, а ревел. Уоррен широко раскинул руки, отдаваясь на его волю, словно птица, готовая к полёту.
Ночи становились всё короче – скоро они превратятся в едва заметные сумерки после длинного дня. Но, какими бы короткими они ни были, для профессора эти ночи по-прежнему наполнялись голосами детей, матерей, рабочих, служащих, торговцев, ремесленников, студентов, учителей, стариков, больных – всех тех жителей японских городов, что одним движением пальца были стёрты с лица земли. Города исчезли в ослепительной вспышке разорвавшихся бомб. И Уоррен видел, что за всеми погибшими, словно желая обнять собратьев по общей судьбе, стоит Джек.
Да, план состоял в том, чтобы сесть и ждать. Но планы, как и лёд, изменчивы, и теперь план профессора гласил: отдаться на волю ветра, позволить ему унести себя, уронить в воду, а после – застыть и ждать. Ждать гипотермии.
Уоррен так и стоял невольной пародией на распятого Христа, глядя с обрыва вниз, на волнующийся океан, вдыхая его запах, морозный и солёный одновременно.
И вдруг его внимание привлёк мимолётный блик – там, внизу, у основания гигантского ледяного панциря, словно солнце на миг отразилось в блестящей монете или вспыхнул гелиограф, которым передают сообщения моряки. Но на этом побережье никогда не бывало ни кораблей, ни каких-либо других судов, ни тем более монет. Уоррен пригнулся, всматриваясь, и внезапный порыв ветра чуть не сбил его с ног.