Он боялся шелохнуться и привлечь к себе внимание. Не хотел смотреть на то, что могло прятаться по ту сторону шторы. Но в то же время Дарен был уверен, что наваждение схлынет, когда он взглянет страху в глаза.
Иллюзия исчезнет, ведь он не безумец.
Но то, что Дарен увидел, когда все же осмелился отодвинуть плотную ткань шторы всего на несколько сантиметров, повергло его в шок. Его бы вырвало снова, если бы в желудке хоть что-то было.
На расстоянии вытянутой руки от Дарена стоял он сам. Вернее, он был подвешен в воздухе на незримой веревке. Кожа посерела и стала почти пепельной, на шее виднелось углубление, вдавленное под косым углом. Будто от петли.
– Мама!
Он не понял, с чьих губ сорвалось слово. С его, дрожащих от страха, или с тех, что были цвета черники?
Дарен отшатнулся и ударился спиной о стекло. То опасно задребезжало, угрожая разлететься на осколки. Но сейчас Дарен бы предпочел выйти в окно, нежели оставаться наедине с тем, что родилось из его больного, воспаленного разума.
– Вина – яд твоей души.
Дарен не верил, что однажды услышит этот голос вновь.
Элена стояла на пороге комнаты и смотрела на мертвого Дарена так же, как он однажды смотрел на нее. Однако в этом призраке от матери были только лицо и голос. Тело же пугало своей неестественностью: слишком маленькое для взрослого человека, с короткими руками и ногами, с головой, слишком крупной для тела ребенка.
– Так все должно было быть, – сказала она, улыбаясь, будто полоумная.
– Нет, – шепнул Дарен, мотнув головой, а затем повторил уже громче: – Нет!
– Ты так не считаешь, – сказали сразу три голоса, один из которых звучал в голове Дарена.
– Не считаешь, – повторили синие губы.
– Не считаешь, – сквозь улыбку прошелестела Элена.
Дарен закричал и швырнул блокнот в призрак матери. Тот прошел насквозь и ударился о стену. Обе иллюзии растворились, но вместо их голосов и музыки пришел другой звук.
Стук в дверь. Снова.
– Йоркер, я знаю, что ты там! Открой дверь, пока я ее не вынес!
Доказывая, что его угроза – не пустой звук, настырный спортсмен несколько раз с силой ударил дверь. Та стонала и прогибалась, ржавые петли держались лишь чудом. Грохот стоял ужасный, но даже он не заглушал тяжелое сердцебиение Дарена.
– Дарен Йоркер, твою мать, открой сраную дверь!
Дарен загнанно оглядел комнату, в которой не осталось ни следа недавних видений. Он бы подумал, что задремал на окне, но блокнот на полу красноречиво намекал, что произошедшее не было сном.