(из дневника)
……………………………..
Человек описывает, как идет за пивом, а мы слышим дыхание и музыку времени. Вот размах. Леону Богданову удалось показать самую глубину и фактуру пространства, в котором он жил, и сделать это тонко и пронзительно. Атмосфера, когда жизнь – лишь неясное воспоминание, тень; когда реальность вдруг растворяется в музыке. Он эту музыку услышал и сумел записать. И я заворожен ее звучанием. Его дневник – как партитура чудесной симфонии.
Музыка не стремится к обобщению, так же как звуки капель дождя не стремятся к благозвучию музыки. Но для меня блаженство – и соната Моцарта, и ночной шум дождя. Таково и мое восприятие текста Богданова – оно выходит за рамки литературного. Это скорее впечатление чисто музыкальное, мелодическое. И вот оно-то в результате и рождает ощущение воздуха, пространства и единственности звука долгой протяжной ноты его творчества.
Идентификация вещей у Богданова, возможно, результат приема наркотиков. Все под пристальным вниманием: рубашка, рассвет, шум в подъезде, книга, воспоминание, и все отдельно. Перечислю еще: расположение заварочного чайника на столе, пачка «Беломора», музыка «Гагаку». Полное отсутствие психологии и эмоции. И каждая вещь и явление вырастают до размеров своей отдельности и абсолютной значимости. Это как бы перевод (очень медленный) взгляда с одной вещи на другую. Перечисление. Эпос.
«Листва осенью – при электричестве. Стало холодно, и мы включили свет».
В процессе подготовки к печати дневниковых и эпистолярных текстов Леона Богданова (1942–1987) поначалу мы вообще отказались от какого бы то ни было в них вмешательства (комментаторского, корректорского), полагая его ненужным и даже вредным. Вопреки своей жанровой привязке дневники и письма Л.Б. в первую очередь и по преимуществу являются художественными текстами (а, скажем, не историко-биографическими свидетельствами) – они замкнуты, самодостаточны, гармоничны, и потому сноски, звездочки и конъектурные скобки, как мы полагали, оказываются насильственным протезированием самостоятельного и саможивущего художественного тела. Некоторое время спустя изначальный радикализм в пользу «чистого наслаждения от текста» показался нам чрезмерным и искусственным, тем более что Л.Б. для многих читателей – загадочный персонаж, не известный им ни как писатель, ни как художник, ни как человек, и потому какие-то, пусть минимальные сведения о нем далеко не бесполезны. Но именно что