, уверявший, что конь у него заколдованный – даже озеро перепрыгнет! Муша поверил и заплатил. Они компанейски развели повода, но в тот самый миг, когда Христофоров уже прыгнул в седло и готовился к тому, чтобы перемахнуть через хоть какое-то, пусть и самое невзрачное озерцо, его разбудил громкий голос Бурти:
– Муша! Муша!
– Что такое? – старик спросонья захлопал глазами, одновременно пытаясь сделать вид, что не спал ни секунды.
– Муша! Ты змею переехал.
– Не может быть!
– А вон там что такое?
Они соскочили.
Какаранджес также проявил любопытство и раздвинул полог.
Черная гадюка не шевелилась, хотя должна была бы биться в агонии.
– Может, она еще вчера сдохла? – предположил Муша, но Какаранджес сокрушенно покачал головой:
– Недобрый знак.
– Враки. Откуда ты знаешь?
– У нас испокон веку говорили: лучше съесть сто дохлых кошек, чем переехать змею.
– Не знаю, не знаю, – с сомнением сказал Муша. – Я бы лучше переехал змею…
– И ты это сделал! Теперь все – беда. Жди, откуда не ждешь. Стели солому, где будешь падать.
– Неужели настолько дурное предзнаменованье?
– Дурное – это мягко сказано! – заблажил Какаранджес. – Хуже может быть только одно!
– И что?
– Покупать во сне лошадь.
Тэ явэн бы чаня, а кана ластэнапэ[10].
Какаранджес из семьи Христофоровых был последним в своем роде, а род его появился с тех самых пор, как появились и сами цыгане. Возможно, что предки его были домовые, ушедшие в кочевья. Какаранджес гордился своим происхождением и знал, как звали прадедушку прадедушки – тот служил королю и погиб смертью храбрых, прикрывая в бою своего господина. Какаранджес вообще много знал такого, что нельзя проверить. Мог и приврать. Те домовые, которые вели оседлую жизнь, отзывались о нем: «Таборная нечисть», хотя Какаранджес был похож на человека и довольно опрятен. Его часто принимали за обычного карлика. Он бы и был, как обычный карлик, если б не ладони фиолетового цвета и не треугольные стоячие уши, всегда холодные, как рыба из моря.
В древние эпохи на каждый табор приходилось по два или три Какаранджеса. Потом они вывелись. Видимо, всем коротышкам на свете судьба одна. Кто видел гнома? Никто не видел. Гномы все вымерли, хотя на них никто не охотился. Какаранджесы тоже доживали свой век, и сознание этого крайне негативно отразилось на их бытовых повадках. По крайней мере, тот Какаранджес, который жил в семье Христофоровых, не отличался лилейным нравом. О своих обязанностях он забыл напрочь и с определенного времени исполнял функцию скорее декоративную, чем служебную, – как попугай на плече у капитана пиратов. Цыгане терпели его по привычке и природному миролюбию, хотя порой Какаранджес бывал просто несносен.