.
Дано в Санкт-Петербурге 13 (25) день месяца декабря 1825 лета от Рождества Христова, царствования же Нашего с первое[40].
Сейчас нам сложно представить, что этот документ, слово в слово повторяющий формулировки Польской хартии 1815 г., предписывавшей наследникам Александра I приносить клятву конституции[41], был подписан Николаем I – человеком, которого принято считать консерватором и поборником охранительной политики. Нам, впрочем, несложно вообразить, что в состоянии страха человек способен на действия, о которых он не смог бы помыслить при других обстоятельствах. Этот поразительный манифест «императора и царя» был одобрен, когда до восстания на Сенатской площади оставались считаные часы. Николай знал, что его царствование может оборваться не начавшись. Его жизни угрожала прямая опасность: эпоха дворцовых переворотов не была забыта, внезапная смерть Александра I вызвала множество слухов и домыслов, трактовавших смерть императора как подозрительную, связанную с отстранением от власти и убийством. Обществу было сложно принять тот факт, что следующий в ряду на престолонаследие великий князь Константин, которому уже была принесена присяга, внезапно отказался от власти. Молодой император мог ожидать появления лозунга «Константин и Конституция» не только на улицах Петербурга, но и в столице Царства Польского. Возможность подобного развития событий существовала: в Варшаве представители генералитета активно обсуждали вопрос возведения великого князя Константина Павловича на престол вопреки его собственной воле[42].
Николай, вероятно, опасался, что Константин Павлович, который, бесспорно, вел свою игру в период междуцарствия, мог провозгласить себя польским королем. Возможность такого развития событий не исключает О. С. Каштанова, полагая, что, отказавшись от российского престола, цесаревич рассматривал для себя возможность получения польской короны[43]. Отсюда и настойчивое стремление Николая I повторять – в манифесте о восшествии на престол, а потом и в отдельном манифесте, адресованном полякам, – что он является императором Всероссийским, а равно и царем Польским. Эти формулировки закрывали Константину возможность маневра. Чтобы обеспечить безопасность империи на западных границах и нейтрализовать цесаревича, молодой император готов был поклясться на верность той самой конституции, о которой кричали восставшие под окнами его дворца.