Кони летели что есть силы, ветер свистел в ушах всадников и, казалось, что нет конца и края этой степи, покрытой ковылем, как снегом. Солнце, устав греть степные просторы, постепенно закатывалось за горизонт, и жара постепенно спадала. Старшой казак Муха поднял руку, и все всадники перешли на рысь, а постепенно на иноходь. Муха остановил коня и развернул навстречу сотоварищам.
– Стой, нужно передохнуть и самим, и, главное, коням. – Он протянул руку с нагайкой в сторону видневшегося в вечерней мгле овражка. – Вот там и встанем.
Все семеро всадников спешились и повели коней под уздцы к овражку. Разговаривать не хотелось, все были измучены скачкой и мыслью, что могут их настигнуть казаки Суворова и тогда конец. Все эти люди были разные. Пятеро донских казаков, когда-то примкнувшие к войску Пугачева, а двое – крестьяне, которые недавно решили пойти с отрядом пугачевцев, так как несколько раз промышляли разбоем и боялись, что их сдадут свои же соседи. Отношение казаков к крестьянам было плохое. Для казака они были людьми второго, если не третьего сорта. И коней они плохо взнуздали, и седло не так крепили, и в седле сидели как бабы. Но теперь они были вместе, они вместе с боем прорвались из окружения, которое им устроили верные донские казаки. Из тридцати пяти человек отряда, который квартировал в…н-ске, осталось их восемь. Один умер по дороге от ран и его схоронили ночью в степи. Семеро с боем прорубились к лесу и ушли полянами и кустарником краем леса в степь. А там их уже не догнали ни пули, ни кони дончан. А ночь помогла еще лучше. Вот теперь все вместе – и казаки, и крестьяне – уходили от погони дальше в степь. Старшим единогласно признали казака Муху – здоровенного детину, отличившегося не раз в боях с регулярными войсками, особенно с «панинцами». Жесток он и беспощаден к врагу, но справедлив и заботлив о своих. Так и порешили – Муха – атаман.