После запятой - страница 14

Вот если бы я была твоей дочкой, ты бы никуда от меня не делся, сколько бы у тебя ни было женщин. Они были бы одно, приходили бы – уходили, а я совсем другое. Меня бы ты всегда любил. Правда, только до известного предела. А меня это тоже не устраивало. Да и вообще не устраивало, как ты относился к женщинам, ко мне ли, к другим ли. У тебя откуда-то было представление, что женщины – это забава, а друзья – это серьезно, и ты примеривал к нему свою жизнь, кроил свои поступки, подгонял их по этому образцу. Женщин можно было бросать, но потерять друга! Как можно? Была бы я твоим самым близким другом, проверенным и надежным, ты не стал бы искать другого. Были бы бабы, сегодня одна, завтра – другая, а когда они б тебе надоедали, мы бы снова встречались и выпивали. Ты бы мне все рассказывал, про баб тоже, и я бы не ревновал, потому что они все – второстепенное, от меня у тебя не было секретов, а с ними ты изворачиваешься, придумываешь, чтоб не лезли в душу. Но тогда нам нельзя было бы все равно целоваться по-настоящему и все такое прочее. Мне-то все равно, то есть не все равно, а хотелось бы, но ты бы не смог. Мне пришлось бы украдкой к тебе прикасаться, не больше двух-трех дружеских объятий в день, и ты бы задумался. Все-таки ты очень консервативен. Куда ни кинь, лучше того, что было, быть не могло. Или не там я искала пути улучшения. Как в детстве, когда я вознамерилась понять, что такое бесконечность, и придумала принцип, по которому за точку отсчета бралась я сама. Если поверить, что я вся состою из атомов, невидимых глазу, а сама при этом живу на планете, которая вместе с себе подобными может быть таким же набором атомов, то вся Вселенная – всего лишь крохотная клетка с молекулами из планет в теле какого-то гигантского человека. И Он может рассмотреть ее в самых общих чертах, если изобретет мощный микроскоп. А сам Он является обитателем атома в клетке еще большего сверхчеловека и так далее. Тогда каждая моя клетка – необъятные миры для маленьких человечков, а они в свою очередь, и так далее. Тогда получалось, что, обстригая себе волосы, состригая ногти или поранив коленку, я рушила целые галактики с их надеждами, любовями, войнами, страданиями и прогрессами. И кто-то так же запросто, не задумываясь, может состричь нас. Ну и что, что мы так долго живем и еще ничего не случилось. Если Он такой большой, то то, что для нас тысячи лет, для него одна секунда. У него еще ногти не выросли. В таком случае выходило, что я преступница. Но, с другой стороны, ногти для того и растут, чтоб их стричь. Так было задумано, значит, и крушения тоже входили в планы. Или же моя теория подходила только для объяснения бесконечности, а для всего остального требовались другие возможностные допущения. Как это я все понимала только через свое тело. А если б оно у меня было другое, я бы по-другому все понимала, что ли? Кажется, я увидела, как надо было рассматривать наши отношения. И вообще все, что происходило. Человеческие судьбы – это, как пейзаж. Который может меняться только в пределах данности. И от выбора ракурса – но тогда меняется не суть происходящего, а всего лишь угол зрения. Допустим, что я была бы деревом – первое, что бросается в глаза в пейзаже. А ты – рекой. Тогда я опускаю всякие рассуждения на тему: в каких климатических условиях дерево могло вырасти, а в каких было бы другим деревом или вообще не выросло. Если бы я росла на утесе горючем, а ты бы протекал на севере диком, то ты мне мог бы только сниться. А так я выросло там, где выросло, и той породы, какой получилось. И расстояние между нами – свершившийся факт. Оно такое, какое есть. Муравью покажется очень большим, человеку – так себе, пролетающей птице – ничтожным, а из самолета решат, что мы – одно и то же. Из проплывающих по тебе лодок подумают, что я недосягаемо, потому что над берегом крутой обрыв. Одним покажется, что мы вечность рядом, а другие могли видеть тебя, когда меня еще не было. А потом меня срубят, или в меня ударит молния, или я завяну – вспомнила, где я! – подожди, давай пока про дерево – ну что ж, а ты все будешь протекать. А рядом с тобой вырастет другое дерево. Нет, это мне не подходит. Хорошо, тогда я буду скала. Значит, все рассуждения о расстоянии остаются в силе, а время – все обозримое прошлое и будущее. Да, красиво получается. Тому, кто сидел бы справа спиной ко мне, было бы ясно, что ты бесконечно от меня убегаешь, а тому, кто слева, – что ты вечно мчишься ко мне. С большой высоты определили бы, что ты неподвижен. Я была бы частью тебя, или ты – частью меня. Нет, вместе бы мы были пейзажем. О котором не рассуждают, почему, да как, да зачем, а любуются им и принимают. Господи, сколько я ошибок сделала! Зачем было столько суеты? Почему я не могла просто радоваться ему и всему, что у меня было? Я же не скала, у которой прорва времени впереди. На что я изводила свое время? А могла бы наполнить всем, чем пожелаю.