– Ну да, не смотрите на меня так, – согласился доктор. – Это очень упрощенно, все клетки обновляются по-разному. Но факт остается фактом, мы давно не такие, какими были в детстве или в юности. Вы бы переживали от того, что Ракс заменили в нашем теле тысячу или миллион клеток? Да вы бы и не заметили! Так чем вас пугает замена сотни триллионов клеток?
– Мне неприятно, что они стали другими, – признался Горчаков. – У меня исчезли шрамы, к примеру. Не то чтобы я ими дорожил, но это были мои шрамы!
– А у меня исчезли седина, морщины и одышка! – Соколовский пригладил пышную черную шевелюру. – Все мое, но я не грущу. И, уж если между нами…
– О господи, только не надо снова про потенцию! – взмолился Горчаков. – Я рад за вас, доктор. Мы все ощутили какие-то положительные эффекты, но…
– Но что? – спросил Соколовский, наливая еще по чуть-чуть. – Это можно считать подарком от Ракс!
– Память, – коротко ответил Горчаков.
Соколовский нахмурился и кивнул.
– Да, я соглашусь. Но даже они ничего не могли сделать. Можно воссоздать разрушенные нейроны, но память… с ней сложнее.
Не сговариваясь, они посмотрели на дверь в реанимационный блок.
– Я не помню лицо матери, – продолжил Соколовский негромко. – Посмотрел фотографии, видео, ничего не отозвалось. Но мать уже семь лет как мертва, и, если честно, мы редко встречались в последнее время. Очень смутно помню свой первый брак. Но это было полвека назад, да и брак не задался… забыл – и хорошо. Профессиональные навыки вроде как не пострадали.
– Все не так уж и плохо, – утешил его Вальц.
– Вам легко говорить, Гюнтер. Вы вообще как новенький, – с завистью произнес доктор. – А знаете, что еще я, кажется, забыл? Гимн! Наш, польский, гимн!
Он встал с куда большей резвостью, чем запомнилось Горчакову, вскинул голову и запел:
– Jeszcze Polska nie zginęła,
Kiedy my żyjemy.
Co nam obca przemoc wzięła,
Szablą odbierzemy.
Запнувшись, Соколовский вопросительно посмотрел на Горчакова.
– Домбровский, – сказал командир укоризненно. – «Марш, марш, Домбровский». Это же наш общий герой, Лев!
– Верно, – согласился Гюнтер. – Служил Саксонии, потом Польше, потом России.
– А почему же он в нашем гимне, если всем служил? – сварливо спросил Соколовский. – Нет, он точно наш!
– Да вы не обижайтесь, – сказал Горчаков. – Ваш он, ваш! Не претендуем.