Стол был уже накрыт и уставлен закусками, но хозяйка все еще не появлялась.
– Пойдем и закусим немножко, – предложил мне барон.
Я всячески уговаривал его подождать, я хотел пощадить впечатлительность баронессы. Но он ничего не хотел слушать; я очутился между двух огней, и мне ничего не оставалось, как покориться.
Наконец, вышла прелестная, помолодевшая баронесса; она была прекрасно одета в свои любимые цвета – желтое с лиловым; платье из прозрачного шелка великолепно сидело на ней, обрисовывая ее девичью талию, личико, очерченные плечи и стройные, изящные руки. Я поспешил поднести ей букет роз с пожеланием еще многих лет празднования этого дня и, извиняясь за наше невежливое нетерпение, свалил всю вину на барона.
Она сделала гримасу, увидя беспорядок на столе, и бросила мужу упрек, который звучал больше горечью, чем шуткой; барон сейчас же возразил на эти несколько незаслуженные упреки. Я поспешил прервать их спор, заговорив о последнем вечере, о чем, впрочем, мы уже достаточно наговорились с бароном.
– А как вам понравилась моя прелестная кузина? – спросила меня баронесса.
– Необыкновенно! – воскликнул я.
– Не правда ли, милый друг, этот ребенок настоящее сокровище! – воскликнул барон с таким серьезным участием и состраданием, как будто дело шло о невинности, преследуемой тиранами.
Но баронесса, подхватив слово «ребенок», жестко отпарировала:
– Посмотрите, как это прелестное бэбэ растрепало волосы моему мужу.
Действительно пробор барона исчез, волосы его были развиты а la cheval, усы закручены кверху, что совершенно меняло выражение его лица. Но по ассоциации идей я заметил, что и баронесса позаимствовала у очаровательной кузины некоторые мелочи в прическе, туалете и даже манерах. Можно было подумать, что химическое сродство вполне проявилось здесь между двумя живыми существами.
Между тем обед тянулся тяжело и грузно, как повозка, потерявшая четвертое колесо. К кофе ждали необходимого теперь четвертого члена нашего квартета, не налаживающегося больше в трио. За десертом я произнес тост в честь супругов, тост самый обыденный, без всякого подъема, как отстоявшееся шампанское.