Вот всем хорош Мишка, но, по-старорежимному выражаясь, пагубная
страсть к трофеям его когда-нибудь погубит. Зачем нужно было тот
брезент экспроприировать? Приди к ихним ремонтникам с полной
фляжкой, так сами отдадут. Нет же, обязательно попятить и никак
иначе. Ну и заработал в рыло, заполучив вместе с фингалом почётное
прозвище.
- А, Кутузов, заходи!
Я в землянке один - законопатили чуть ли не под арест по причине
болезни. За полтора года ни единой царапины, а тут свалился с
обыкновенной простудой. Так, ерундовина пустяковая, но горло
перехватило, и в левом виске будто черти горох молотят. Ангина, как
фельдшерица сказала.
- Опять бредишь? - Варзин обиделся за Кутузова. - Тут как к
человеку, а он…
Смешно. Когда Мишка обижается, то становится похожим на немца с
плакатов Кукрыниксов. Не знаю чем, но похож. Да он и так на вид
истинный ариец - наверняка в пехоту не взяли из-за того, что свои
могут перепутать и шлёпнуть под горячую руку. Не даром же особист
косится. Долю с трофейного шнапса берёт, но всё равно косится.
- Да ладно, чего ты, Михаил Илларионович! - смеяться
больно, а не смеяться нельзя.
- Одевайся, меня старшина прислал. Наши все помылись,
только заразных в последнюю очередь запускают, - Варзин
многозначительно покрутил перед носом свёртком с чистым бельём. -
Горячей воды литров сорок осталось, будем как их сиятельства
буржуйские графы отмокать.
- И откуда у тебя, товарищ коммунист, такая тяга к
роскошной жизни?
Мишка не смущается:
- Смотри! Фрицевское пойло! Генеральское, не меньше.
Разматывает приготовленные в баню подштанники и показывает
пузатую бутылку с золотой каймой по краю этикетки и синими буквами
названия.
- Дай-ка сюда… - приходится вставать и поворачиваться к
свету. - Ага, точно генеральское. "Мартель Кордон Блю" тридцать
второго года. Виноградники Бордери.
- Не знал, что ты по-немецки сечёшь.
- Да там на французском.
- Это всё из тех снов, Паш? - в глазах у Варзина
любопытство и предвкушение. Если скажет, что опять брежу - дам во
второй глаз.
Сны… почти две недели ночных кошмаров, заканчивающихся всегда
одинаково - я просыпаюсь от собственного сдавленного хрипения,
хватаю воздух саднящим горлом, и сижу потом до утра, боясь заснуть.
И неважно где, в окопе ли, в землянке, или просто привалившись
спиной к колесу "катюши" - стоит задремать, и они приходят. И меня
опять убивают, задушив каким-то разноцветным шарфом.