Это были два репортера, приглашенные в церковь, для написания в газеты сообщений о состоявшейся богатой свадьбе.
Один из них, Шапюи, обратился к своему товарищу и спросил его, указывая на беснующегося за колонной господина:
– Послушай, Гаэтан, ты все знаешь. Скажи, пожалуйста, что это за господин за колонной?
– Это? – ответил Гаэтан с видом человека, который, действительно, уверен, что он всегда все знает, – это никто иной, как соперник герцога Аруии.
– Стало быть, по твоему мнению, герцогиня уже… – шепнул Шапюи.
– Милый, – продолжал Гаэтан с самодовольной улыбкой, – все женщины без исключения обычно бывают в том же положении… дело только в деньгах! Луидор, или миллион… а результат один и тот же.
– Однако, как же после этого она могла выйти замуж за испанского гранда? Каким образом явился свидетелем на свадьбу сам испанский посланник? Ведь молодая-то, кажется, не очень древнего происхождения, – осведомился Шапюи, желая воспользоваться сведениями коллеги для своего отчета.
– Любовь, мой друг, любовь, любовь, – продолжал ораторствовать Гаэтан, довольный тем, что он может хвастнуть перед репортером другой газеты своими обширными познаниями великосветского Парижа, – ты видишь почтенную матушку, полковницу Албане, физиономии которой почти не видно под толстым слоем румян и белил, – так вот, эта матушка, прежде чем сделаться настоящей полковницей, была очень хорошенькой девушкой и меняла любовников чуть ли не по три раза в месяц; вследствие чего приобрела себе обширные знакомства в дипломатическом мире. Воспользовавшись протекцией некоторых старых друзей, она и пристроила свою дочь. Но, впрочем, довольно… я знаю, какой монетой платят гонорар господа дипломаты и военные, когда их пробирают в газетах… и потому могу…
– Да кончай же, палач! – воскликнул с нетерпением, навостривший было свои уши Шапюи.
– Понимаю! Ну, нет, брат, шалишь! Будет с тебя и десяти строчек задарма. Ты знаешь теперь, что молодых сосватали в испанском посольстве, по просьбе почтенной матушки; к этому я еще прибавлю, что со свадьбой нужно было поторопиться, так как, в противном случае, полковнице и её красавице дочке, вместо герцогской короны, пришлось бы надеть на головы косыночки и отправиться в Лондон, и там стирать белье для солдат в богоугодном заведении, которое профаны называют… тюрьмой. Сказав это, Гаэтан вдруг замолчал, прикусив язык, – ему показалось, что он сболтнул лишнего.